Глаза земли. Корабельная чаща
Шрифт:
Гость был нестарый, со светлой бородкой, ясными, светло-голубыми, небного цвета, глазами.
По-русски говорил он, как и мы сами говорим, только все-таки можно было понять — не русский был человек, — а тутошний: из Коми. Долго он отказывался от вина и все не спускал глаз с той палочки, принесенной полесниками с промысла…
Было очень похоже, гость все собирается спросить об этой палочке или взять ее в руки, но все не решается. Когда же стало ему неловко отказываться от вина, и он стакан свой налитый выпил, то осмелился, протянул руку к палочке, осмотрел ее и спросил особливо почтительно и робко:
— А могу я узнать, мои добрые хозяева, где вы нашли это ушкало?
— Это ушкало, — отвечаю я, — не нашей работы, так делают их только у вас, мы из ваших краев принесли ее показать нашим ребятишкам.
Тут гость в чем-то своем уверился и заволновался.
— Это, — говорит, — мое личное ушкало, своими руками я его вырезал. Скажите, где вы его нашли?
— В суземе, — говорю, — нашли и подивились, И показал гостю, как у нас делают ушкала.
— Это я знаю, — говорит гость, — как у вас делают. Мне бы охота узнать, в каком суземе вы нашли его: сами знаете, какой наш сузем.
— Да, — говорю, — сузем наш велик.
— Велик-то велик, — говорит гость, — но зато же он чуткий. Человек, зверь, даже птица пролетит бывало — и то чутко. Сузем наш, как море, один человек пройдет — и во все стороны побегут от него вести. Десять лет в прошлом я потерял в суземе это ушкало, а вы пришли и его увидали. Я даже точно скажу теперь, где вы нашли мое ушкало: нашли вы его в наших немеряных лесах на путике Воронья пята.
Тут не выдержали и ребятишки на печке и все там зашептали:
— В немеряных лесах!
— Скажу, Вася, я даже и оробел и по привычке своей говорю:
— Живые помочи! Да как же ты знаешь, где мы нашли твое ушкало?
— Воронья пята, — сказал гость, — это наш родовой путик и достался нам от прадеда, и наш прадед вырубил там везде наше знамя: два коротких рубыша — это два пальчика вороньей пяты, третий же — пальчик и ногу в один длинный рубыш… А какое вы сами ставите на своем путике знамя, можно сказать?
— Да отчего же нельзя, — говорим, — конечно, можно. Наше знамя — Волчий зуб — мы ставим одним рубышом.
— Волчий зуб! — говорит. — Знаю и знал его с малолетства. Ну, теперь я вам точно все расскажу, где вы нашли мое ушкало.
Тут полесники наши все затихли: понимаю их, боятся чужого человека.
— Все, все расскажу, — говорит гость, — как у вас вышло на промысле. На вашем путике была вам незадача: дичь попадается, но ее обирает медведь.
— Живые помочи! — говорю, — да как же ты это узнал?
— Медведя этого, — говорит, — вы скорее всего чем-то отпугнули, но дальше стало еще хуже медведя: вас ворон одолил.
— Живые помочи! да как же ты знаешь? — спрашиваю.
А он смеется и говорит:
— Что ты на мои правдивые слова твердишь все свои «Живые помочи». Я не колдун.
И перекрестился по-нашему.
А я, Вася, в колдунов и сам не верю, только отцы, деды, прадеды этим оборонялись в лесах, и я за ними по привычке говорю постоянно: живые помочи. А оно вроде как бы и помогает.
Так вот, говорю я этому чудному человеку:
— Имя твое наше, христианское?
— Имя мое, — отвечает, — Сидор.
— Скажи, — говорю, — Сидор, как это могло быть, чтобы узнал все наши пути?
— Подожди, Мануйло, — отвечает он мне, — я еще больше вас удивлю, а потом ты сам поймешь, как я понял ваши пути. Медведя вы прогнали, а после из-за ворона бросили свои лесами перешли в наши немеряные.
— Так, — говорим, — в точности было.
— На границе ваших лесов и наших немеряных стоит часовенька старая, забытая, вся в зеленом мху, вся зеленая. Креста на ней нет, и заместо креста стоит скворешник. Видели эту часовенку?
— Видели, — отвечают все наши полесники.
— А видели, — спрашивает, — как там скворец выходит из дырочки и начинает служить свою обедню, раздувается, бормочет, — это видели?
Смеются полесники: все они это видели и на скворца на том месте дивились и много смеялись.
— От этой часовенки, — продолжает Сидор, — вы шли долго по общей тропе и вот видите: общую тропу пересекает путик, мой путик Воронья пята. Вы тут увидели: хозяйство охотничье давно заброшено, петли порваны, дичь давно выбрана вороньем и медведями. Вы тут-то решили взяться за дело и попробовать счастья на Вороньей пяте.
— Верно! — отвечаю. — Так оно и было: мы никого обижать не хотели — видим, все брошено, взяли путик и пошли к становой избе.
— Цела ли, — спрашивает гость, — становая избушка?
— Все, — говорю, — там цело, избушка и беседка: два бревна, одно посидеть, к другому прислонить спину. Прудик тут вырыт, вода чистая, вокруг растет кукушкин лен, и во льну плиця [6] лежит.
— Это моя собственная плиця, — говорит гость.
— Каждый камешек, — говорю, — на дне прудика виден, и возле камушков жмутся две рыбки.
— Вьюн и карась? — спросил гость, и когда мы ему ответили, что своими глазами видели: вьюн там был и карась, — он нам весело так говорит:
6
Плиця — ковшик из бересты. (Прим. автора)