Глеб Белозерский
Шрифт:
– - Надеялся владыка, что недруги не тронут храма, уважат право убежища, да горько ошибся.
– А что же порубленных бусурман не видно на поле боя?
– скорбно помолчав, спросил Кирилл отца Агафоника.
– Перед выходом в поход Батый приказал своему войску собрать воедино всех павших своих воинов и насыпать на сим месте курган. Видишь, владыка?
– Как не видеть. Велик курган.
– Так ведь и бусурман полегло под ударами русских мечей немало.
Владыка Кирилл заговорил о другом и стал расспрашивать священника, как питаются его люди.
– Скудно питаемся, -
– Ловим рыбку в проруби, стреляем куропаток. У нас есть меткие лучники. Не брезгуем и прошлогодней клюквой, собранной на болоте. Ведь все наши закрома недруги опустошили, ничего нам не оставили.
Епископ распорядился, чтобы его служки принесли с саней пару мешков ржаной муки.
– Не взыщи, добрый пастырь, за сей скромный дар. Держим путь налегке, с малым грузом. Пусть твои люди возьмут мучицу и поедят хлебушка.
– Как мне ответить на щедрость твою, владыка?
– Не надо никаких слов. Забирай мучицу и иди трудись… Маленький обоз углубился в Шеринский лес. Григорий Меркурьев уверенно показывал дорогу. Вот и большая поляна, на которой еще недавно располагалась ханская ставка, стояли шатры самого Батыя и его ближайших родичей. Снимаясь с насиженного места и отправляясь в поход, ханские люди оставили на поляне много всякого мусора: черепки битой посуды, объедки, нечистоты. Какой-то ханский стражник, видать, второпях позабыл круглый медный щит, разукрашенный нехитрым узором.
Вот и знакомый разлапистый клен, а возле его корневища неприметный бугорок, с которого еще не стаял снег.
– Здесь он, владыка, - произнес Григорий, указывая на бугорок.
Епископ Кирилл произнес слова молитвы и сказал коротко:
– Приступайте.
Останки князя Василька извлекли из земли, завернули в попону и бережно уложили в сани.
До Ростова добирались прямыми дорогами, отклоняясь от Волги.
Ростов расположился на северо-западном берегу озера Неро. Собственно, город занимал не слишком большое пространство, был окружен рвом и деревянным тыном. Здесь тесно сбились каменные и деревянные постройки: белокаменный Успенский собор, княжеские хоромы, палаты епископа, гарнизонная изба, жилища именитых бояр и купцов. Над всем этим комплексом возвышалась громада соборного пятиглавия. За пределами города широко раскинулся посад с избами ремесленников, мелких торговцев, служилых людей и разной голытьбы. Бревенчатый тын, окружавший город, во многих местах был порушен.
Обоз въехал в город и был остановлен на вечевой площади перед княжескими хоромами двумя вооруженными татарами. Попытки Кирилла объясниться с ними при помощи жестов и отдельных слов ни к чему не привели. Тем временем с гульбища княжеских хором по крутым ступеням спустился тучный коренастый татарин в лисьей шубе. За ним следовал сутулый тощий человечек. Это оказались баскак Бурхан, оставленный ханом в городе с небольшим отрядом воинов, и его толмач. Как и тот толмач, который переводил в ханской ставке разговор Батыя с князем Василькой, он был камским булгарином.
– Кто такие?
– недобро насупившись, спросил Бурхан. Толмач перевел.
Здешний владыка. Имя мое в монашестве Кирилл.
– Значит, главный шаман.
А ты кто таков?
–
Зовут меня Бурхан. Я ханский баскак, сборщик дани. Со мной военный отряд преданных великому хану Батыю людей.
Баскак говорил мирно, не задираясь. Владыка показал охранную грамоту, гарантирующую неприкосновенность.
– Русского шамана и княжеские семьи мы не обижаем, если они сами не вызывают ханского гнева.
– Как твои слова, Бурхан, согласуются с тем, что вы натворили в городе Владимире?
– Люди этого града попытались не подчиниться ханской воле, оказали вооруженное сопротивление. При осаде Владимира погибло немало наших воинов. Вот хан и разгневался. А на ростовчан хан гнева не имел. Сей град сдался без боя.
– Коли так, будем жить с тобой в мире, не гневя хана, - спокойно сказал епископ.
– Вот мои палаты. Здесь буду жить и молиться. Приходи, Бурхан. Гостем будешь.
Кирилл указал на строения епископского двора.
– Что везешь?
– спросил баскак, глядя на сани, покрытые суконной попоной.
– Останки убитого в бою князя Василька.
– Зачем он на великого хана меч поднял? Не понимал разве, что у хана несокрушимая сила.
– Стало быть, не понимал.
– Кто теперь будет князем Ростова?
– У князя Василька остались два сына. Оба еще маленькие. Старший Борис наследует отцу на ростовском столе.
– Где он, этот Борис?
– Он с матерью и младшеньким братом далеко на севере. Прибудут, когда реки станут свободны ото льда.
– Коли будут послушны ханской воле, никто их не тронет.
– А княжьи хоромы придется тебе, Бурхан, освободить. Такова воля великого хана. Воспользуйся гарнизонной избой. Разве плоха?
– У меня много людей.
– Много ли?
– Считал и не сосчитал…
Баскак явно хитрил. Батый, покидая опустошенный и разграбленный Ростов, дал ему всего полтора десятка воинов и толмача-булгарина. Все же владыка уговорили конце концов Бурхана освободить княжеские хоромы, предоставив ему просторный флигель.
Успенский собор уцелел, не был предан огню в отличие от своего владимирского собрата. В помещении его всюду лежали кучи конского навоза. Ханские люди забавлялись тем, что стреляли из луков по образам иконостаса, стараясь попасть стрелами в лики угодников. Был загажен и разграблен и домовый храм при княжеских хоромах.
Много сил и стараний пришлось затратить владыке Кириллу и его людям, чтобы очистить храм от скверны, водворить на место наиболее почитаемые иконы и ценную церковную утварь, припрятанные в надежные тайники. После этого владыка заново освятил Успенский собор и домашнюю церковь при княжеских хоромах. Для останков князя Василька изготовили дубовый гроб и поставили его в центре собора. Епископ Кирилл ежедневно служил поминальный молебен по князю и другим павшим воинам. Иногда приходили на богослужение Бурхан со своими людьми. Приходили из любопытства, шапок не снимали. Приходилось терпеть такое кощунство - не выгонишь. Еще хорошо, что богослужение, которое велось на непонятном для пришельцев языке, быстро им надоедало и Бурхан и его люди покидали храм.