Глеб Белозерский
Шрифт:
– Да зачем мне эта женщина? Я ведь женат, семью имею. По заветам нашей веры, принятой князем Владимиром, мы отвергаем многоженство.
– Я и не предлагаю тебе ее в жены. Бери для утехи.
– Не гоже такое, хан. По-нашему, это блуд, непотребство. Я же сердцем привязан к жене моей, Марье, матери моих сыновей. Не могу принять твоего подарка.
– Значит, отказываешься от ханской милости?
– От такой милости отказываюсь.
– Кто твоя жена?
– Дочь Михаила Всеволодовича, князя Черниговского.
– Наслышан о таком. А детей у тебя много?
–
– Подумай об их судьбе. Что с ними будет, коли мы не договоримся по-хорошему?
– Что ты ждешь от меня, хан?
– Покорности, послушания, готовности служить мне.
– Служба службе рознь. Как побежденный, вынужден признать тебя своим господином, буду платить тебе дань. Но сякому подчинению есть предел. Я все-таки русский православный человек, приверженец своей веры, своих обычаев. А не идолопоклонник - бусурманин. Совершать поступки, противные моей вере, православным семейным устоям, я не в силах. Идолам твоим не поклонюсь. И подымать оружие против русского брата, даже если на то будет твоя ханская воля, не стану. Вот мой ответ.
– Дерзко сказал. Считай, что общего языка мы с тобой не нашли, к согласию не пришли. Ты мне такой не нужен. Знаешь, как я поступаю с теми строптивцами, кто пошел против ханской воли?
– Догадываюсь.
– Так и с тобой велю поступить.
– На все Божья воля, хан.
Батый сделал резкий жест рукой. Приближенные поняли его без слов, схватили князя Василька и вывели из шатра. Гришка Меркурьев устремился было за уводимым, подумал с горечью: если ждет князя Василька мученический конец, пусть разделит с ним его участь и белозерский кузнец, ставший десятником в ростовском княжеском войске.
Но ханские люди преградили ему дорогу, скрестив копья. И Гришка услышал глухой голос толмача, передававшего по-русски негромкие слова хана:
– Ты мне нужен, русич.
Однако Батый не спешил начинать разговора с Гришкой Меркурьевым, а, казалось, прислушивался к тому, что происходило на воле, позади шатра. Оттуда доносились надрывные, приглушенные стоны. Продолжались они недолго. Когда стоны смолкли, в шатер вошел один из тех, кто уводил князя Василька на расправу: плечистый бритоголовый татарин с обвисшими усами. Он что-то тихо сказал хану, склонившись в низком поклоне. Его слова, сказанные по-монгольски, Гришка понять не мог, но о смысле нетрудно было догадаться. Батый удовлетворенно кивнул:
– Твой князь получил то, что заслужил. Я бы и с тобой мог поступить так же. Но ты мне нужен.
Гришка Меркурьев лихорадочно соображал. Если он зачем-то нужен грозному хану, может быть, есть возможность вырваться из полона. Ради этого придется прикинуться покорным, послушным. Только прикинуться. Если бы удалось добраться до родного Белоозера, он сообщил бы княгине Марье Михайловне горестную весть. Кроме него это сделать некому.
И десятник, склоняясь в низком поклоне, заговорил тихо и вкрадчиво:
– Слушаюсь и повинуюсь, о великий хан. Теперь ты мой отец и повелитель. Повелевай твоим-рабом недостойным.
Толмач запнулся, затрудняясь передать смысл таких витиеватых фраз. Все же приблизительно передал, прибавив что-то и от себя.
Хан заулыбался и произнес поощрительно:
– Разумную речь слышу. Я, повелитель многих стран и народов, привык к покорности. Князь говорил, что у него осталась семья, дети?
– Два сына, мой повелитель. Один совсем малый.
– Где они сейчас, знаешь?
– Знаю, что укрылись где-то на севере. И с ними ростовский владыка, епископ Кирилл.
– Это он главный шаман Ростова?
– По-вашему шаман, а по-нашему владыка. У русских своя вера.
– Оставайтесь при своей вере. Можешь отыскать их?
– Как прикажешь, великий хан, отыщу хоть на краю света.
– Повелеваю, чтоб отыскал. И передашь мою волю. Пусть все возвращаются в Ростов и не опасаются за свою жизнь.
– Все же боязно, великий хан.
– Дам охранную грамоту, чтобы никто не тронул. В Ростове я оставил своего человека, баскака Бурхана, с отрядом. Он будет следить за поступлениями дани. И шаман ваш пусть возвращается в Ростов и шаманит на здоровье.
– Велики твои милости, великий хан, - льстил Гришка.
– Молчи и слушай далее. Тебя могут задержать в пути мои люди. Дам и тебе охранную грамоту и коня в дорогу.
– Безграничны щедрости твои, о великий…
Батый досадливо отмахнулся. Льстивые реплики Гришки казались надоедливыми, хотя в глубине души он и был доволен: быстро покорился русич.
– А княгине вдовой и их главному шаману передай… С князем я поступил так в назидание другим. Пусть воспитывают княжичей в духе покорности и смирения. Пусть они не повторяют ошибок отца. Понятно, русич?
– Понятно, мудрейший… Сделаю все так, как наставляешь.
– Вот и хорошо, если тебе все понятно. Твой покойный князь не оказался таким понятливым, вот и плохо кончил. Как зовут его старшего сына?
– Борис.
– Борис, - повторил хан с иронией.
– Какие однообразные имена у ваших князей. Младший братец его, наверное, зовется Глебом? У вас непременно так. Если один брат Борис, другой Глеб.
– Мудрость подсказывает тебе… Младший княжич действительно зовется Глебом.
– Так вот, русич… Передай вдове княгине и ее главному шаману - пусть Борис считает себя князем Ростова, преемником отца. Когда я вернусь с войском из походов, завоевав все русские земли, отстрою мою столицу в низовьях Волги. Князей стану вызывать к себе. Послушные получат от меня ярлык на княжение. Строптивые, непослушные ярлыка могут и не получить. И остаться без удела, а то и лишиться жизни, как…
– Как князь Василько, - подсказал Григорий.
– Пусть княжичи с малолетства усвоят этот порядок. Растолкуй им.
– Повинуюсь, великий хан.
– Нет ли у тебя, русич, напоследок просьб ко мне?
– Не решаюсь утруждать просьбами, великий…
– Не робей, русич. Все могу сделать… Вот разве солнца с неба не достану.
Хан раскатисто рассмеялся своей шутке. Его приближенные поддержали его угодливыми смешками.
– Коли позволишь, великий князь, выскажу тебе одну скромную просьбу. Не гневайся на раба твоего…