Глина
Шрифт:
— Не может быть, — прошептал я.
— Может, Дейви. Посмотри на наше творение. Ком — живой. Ком дышит. Ты станешь это отрицать?
— Все равно не может быть.
— Кто знает, может, и Бог так говорил в то утро, когда создал человека: «Не может быть! Не мог я такого сделать!» Но творение Его встало на ноги, и Бог опешил от собственной силы. И создание Его зашевелилось. Создание осмелилось глянуть Богу в лицо. И в глазах своего создания Бог увидел лукавство. И растерялся Бог при виде того, что создал. И говорит себе: «Чтоб мне провалиться, на фиг
Я дотронулся до холодного истукана. Стоит и ждет новых приказаний.
— Он мог уничтожить нас, — шепчу. — Истребить сразу.
— Да, мог. Даже сказал, что хотел бы. Помнишь притчи? Эти, которых Он создал, оказались сосудами зла, все делали не так, устроили бардак в мире. Довели Бога чуть ли не до кондрашки. И преисполнился Он гнева и духа мщения. Наслал потопы, пожары, мор. Вот только Богова доброта до добра Его не довела!
Я содрогнулся. Смотрю, как частицы пыли оседают в луче, без конца.
— Он нас любил, понимаешь? — говорит Стивен. — Думал, мы обалдеть какие замечательные. Наслал разрушение, но погубить нас всех так и не решился. Всякий раз кого-то спасал.
— Например, Ноя и его семью.
— Ну, вроде того. И эти немногие должны были начать сначала, но по-правильному. Размечтался, да? А они давай опять доводить Его до кондрашки, тогда Он наслал дождь серный и огненный и всякий там мор, но как надо ничего не выходит и не выходит, и вот века идут, а Его доводят все больше, и в один прекрасный день Он говорит: «Все, с меня хватит. Пошел я отсюда».
— Пошел?
— Угу. Свалил Он, Дейви. Бросил нас. Году примерно в тысяча девятьсот сорок пятом.
— В тысяча девятьсот сорок пятом?
— Может, чуть пораньше. Сам знаешь: война, концлагеря, газовые камеры, атомная бомба, вся эта хрень. От такого кто угодно свалит.
Я до шеи истукана дотронулся. Услышал в голове его голос:
«Я твой, повелитель. Говори, что мне делать».
Стивен смеется. Указывает пальцем в окно. Там, за стеклом, чистая, ясная небесная синева.
— Помнишь, нам говорили, что Бог на небе, Дейви? Ты ведь Его там даже видел, да? — Он дотронулся до груди. — Помнишь, нам говорили, что Он у нас в сердце? Ты Его там когда-нибудь видел? Хоть раз? Честно? Он хоть раз отвечал на твои молитвы?
Я пожал плечами. Прислонился к истукану.
— А в церкви? Ты хоть раз видел, чтобы Он ходил там с тобой рядом у алтаря?
— Но… — начал я.
— Свалил Он. И осталась, Дейви, одна пустота. Пустота, молчание, ничего — навеки. Может, Он тут и был раньше, а теперь — фиг.
— А сила Господа? Плоть Его и кровь. Ты сам сказал, нам без них никак.
— Вёрно, никак. — Подошел ближе. Дышит на меня. Мы все втроем — Стивен, я и Ком — сгрудились в тени. — Но нужны-то они были тебе, Дейви. Я засунул в него эти дурацкие ошметки только потому, что они помогли тебе обрести веру. А сила, которая сотворила его, — это моя и твоя сила, Дейви, а Бог тут
Осклабился, почти прижался лицом к моему лицу.
Слышу — Ком говорит: «Повелитель, скажи, что мне сделать».
— Но ангел… — опять начал я.
— Какой ангел?
— Ангел на пляже в Уитли-Бее. Ангел, который…
— Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! И ты в это поверил? Ха-ха-ха-ха-ха!
Я вытаращился на него. Он глаза вытирает — слезы выступили от смеха.
— Ты еще дурнее, чем я думал, Дейви, — говорит. — Да выдумал я всю эту хрень.
— Но он…
— Ну ты даешь, Дейви. Вот ведь простофиля.
«Повелитель! Что я должен сделать?»
— Хватай его, Ком, — шепчу.
Истукан открыл глаза. Чувствую, оживает.
— Сделай что-нибудь, — говорю.
Он поворачивается к Стивену. Поднимает руки.
— Круши эту сволочь!
И Ком как шагнет вперед, а Стивен — назад, но так и улыбается. Тоже поднял руку и говорит:
— Замри.
И Ком замер.
— Видишь? — говорит Стивен. — Ты же не тронешь своего создателя, правда, Ком? — Он ухмыльнулся мне. — Ты бы ведь даже и Чарли Черриса не тронул, верно, Ком?
— Чарли Черриса? — шепчу.
— Чарли Черриса, Дейви. Рассказать тебе, что на самом деле произошло с твоим ненаглядным покойным Чарли Черрисом?
Я губы облизнул. Смотрю Стивену в глаза.
— Он упал, — шепчу. — Так полицейские сказали. Штырь со Скиннером тоже.
— Угу. Ха-ха-ха-ха-ха! И я сказал то же самое, или нет, Дейви? Ну так разуй уши, потому что сейчас я скажу тебе настоящую правду. А самое смешное: кроме тебя, никто даже и не помыслит, что эта правда может быть правдой.
44
— Ты, Дейви, сбежал. Ну, дело понятное. Ты же не думал, что все получится, верно? Не думал. Ну, или думал: что-нибудь да случится, но, когда оно действительно случилось, ты психанул. Я-то просто был к этому готов. Много лет готовился. Помню, когда я был маленьким, я говорил маме: вырасту и стану Богом. А она смеялась. «Скорее уж, — говорила, — дьяволом». И целовала меня в щеку. «Умора ты моя маленькая, — говорила. — Смешной маленький Стиви». Ха! Может, уже тогда у нее мозги стали сдвигаться набекрень. Ты как думаешь, Дейви?
— Не знаю.
— Не знаешь? И правда, откуда тебе знать? Мы с тобой из двух разных миров. С чего бы хорошему мальчику вроде тебя захотеть стать Богом? А у милой мамочки вроде твоей никогда бы ничего в головке не разладилось. Ты хоть когда-нибудь думал, что твоя мама умом тронулась, Дейви?
Я покачал головой.
— То-то, Дейви. — Некоторое время он смотрел на меня молча. — А что сам ты умом тронулся, тебе никогда не казалось, Дейви?
Я покачал головой, потом замер. Посмотрел на Стивена, на Кома, в пустое небо, и события последних дней поплыли в голове и в тени, будто призраки и сновидения. Опять захотелось сбежать, дернуть домой, орать не переставая. Стивен сам ответил на свой вопрос: