Глинка
Шрифт:
Таким взбаламученным и пестрым остался в памяти год, проведенный в Орле.
А в Новоспасском в это время произошли события, украсившие стараниями местных летописцев страницы «Русского вестника». Ивану Николаевичу даже казалось потом, что все написанное в журнале о геройстве его людей, единоборствовавших с Бонапартом, как-то поднимает и его фамильную честь. А написано впоследствии было следующее:
«…Когда Наполеон, враг мира и спокойствия, вторгся в пределы любезного нашего отечества; когда несметные полчища его спутников и единомышленников, грозивших повсеместным опустошением, расселялись в пределах смоленских,
Крестьяне, вразумляемые и одушевляемые его советами, общими силами нападали на отряды французов, устремлявшихся к грабежу и разорению».
Неприятельский отряд из семидесяти человек окружил церковь… В ней хранились запасы. Церковь обороняли крестьяне. Враги, тщетно силившиеся пробиться в железные двери церкви, отошли.
И далее следовало подробное описание подвигов Новоспасских крестьян. Об этом же доносили Ивану Николаевичу сюда в письмах, сообщали о каретнике Векшине, дравшемся в отряде Дениса Давыдова, о «яблоневом мужике», заведшем однажды группу французов в лес к партизанам.
Письма эти читали при Мише вслух. И теперь вся многоголосая и доселе неведомая здешняя родня Глинок слушала, вздыхала и радовалась. А Миша торжествовал. Вот какие люди в Новоспасском, в Ельне, в Смоленщине! И разве может быть охота после этих рассказов слушать что-то об охотнорядцах…
3
Рассказывали при Мише, будто смоляне первые создали отряды земского ополчения. Войска Бонапарта еще не вторглись в пределы Смоленщины, когда ополченцы уже выступили в поход. В разгар Бородинской битвы они подоспели к позициям русских войск и заменили санитаров, вынося с поля битвы раненых.
— Какая форма у русских санитаров, они ходят в черном? — спросил французский генерал своего адъютанта, наблюдая за боем.
— Это население помогает войскам, — ответил адъютант.
— А вот нам никто, кроме нас, не поможет на этой земле! — заметил генерал.
Вскоре Кутузовым была объявлена благодарность смоленскому ополчению.
Русские армии Барклая де Толли и Багратиона, отступая, сошлись в Смоленске. В обращении к губернатору Барклай призывал жителей помогать армии в ее отпоре врагу:
«Да присоединятся сии верные сыны России к войскам нашим для защиты своей собственности. И, ваше превосходительство, примите немедленные нужные меры, дабы набранные вами ратники надлежащим порядком были к вам представлены. Сверх того, именем отечества просите обывателей всех близких к неприятелю мест вооруженной рукой нападать на уединенные части неприятельских войск, где оных увидят. Нашествие вероломных французов отражено будет Россиянами, равно как предки их в древние времена восторжествовали над самим Мамаем…»
Смоленск был похож на громадный военный лагерь. Не менее ста двадцати тысяч солдат разместилось в нем биваком. Крестьяне, пришедшие из Новоспасского копать рвы и укреплять городские степы, оказались не нужны городу. «Каменщикам и землекопам некуда, рассказывали они, взмахнуть руками, не задев другого, так много уже набралось людей».
Шестнадцатого августа, в день рождения Наполеона, французские маршалы штурмовали город. Кавалерия Мюрата первая бросилась в атаку. Пехота Нея шла за ней. Полки русских войск — Орловский, Ладожский и Нижегородский — трижды отбивали атаки французов. Наполеон посетил поло сражения и приказал открыть артиллерийский огонь по городу. Ночью город горел и боролся с огнем, к утру оказался окруженным с трех сторон французами. Польский корпус Понятовского готовился захватить город. Перед новым штурмом Наполеон сказал офицерам корпуса, воскрешая в их памяти времена, когда смоленские земли входили в Речь Посполитую:
— Поляки, этот город принадлежит вам!
Корпус погиб в схватках с драгунами у крепостных стен. Раненые поляки кричали проезжавшему на коне Наполеону:
— Ваше величество, город должен остаться польским!
Наполеон не слышал. Сквозь дым канонады, застилавший город, и орудийный гул было трудно что-нибудь разобрать. Стук барабанов тонул в грохоте орудий, и барабанщики сзывали солдат горящими головнями.
Говорили, будто Молоховские ворота города были завалены трупами, и по трупам, как по настилу, беспрерывно лезли французы. К вечеру сами ворота уже были не видны. Но город стоял за ними неприступный, весь в дыму горящих садов и церквей. Наполеон приказал бить из ста пятидесяти гаубиц и отъехал в сторону.
«В чудную августовскую ночь, — записал он в своем бюллетене, — Смоленск представлял французам зрелище, подобное тому, которое представлялось глазам жителей Неаполя во время извержения Везувия».
Тем временем русские армии по заранее принятому Кутузовым плану отступали в глубь страны, обходя дороги, занятые французами, и сохраняя главные свои силы. Из пятнадцати тысяч жителей Смоленска в нем осталось при занятии города Наполеоном не более тысячи человек. Упорная защита Смоленска войсками Барклая де Толли оттянула сюда армии Наполеона и дала возможность облегчить участь Ельни, Дорогобужа и других городов губернии, стоявших на пути у французов.
Этим самым село Новоспасское, по невольному стечению обстоятельств, сравнительно не скоро оказалось в полосе, захваченной французской армией. Фуражиры и квартирьеры наведывались сюда редко и каждый раз, придя в село, не заставали крестьян дома.
Пустым был большой помещичий дом со старым клавесином в зале, нежилыми казались и деревенские избы — ни детей, ни старух. Изредка провоет собака, где-то прокукарекает петух. Между тем печи еще хранили спокойную теплоту, полы были вымыты, и свежий след вел почти от каждой избы в лес или к церкви, на площадь.
Квартирьеры, забредшие сюда, недоумевали…
Оказывается, крестьяне выставили звонаря дозорным на колокольню и звонарь предупреждал их о приходе французов мерными ударами колокола. Заслышан колокол, жители уходили в лес. Управитель сбежал, и крестьяне выбрали на сходе старостой и военачальником каретника Векшина.
Казалось бы, теперь, без господ, как не поживиться барским добром, не проникнуть в тайную жизнь Глинок, скрытую в оставленных на чердаках грудах книг, альбомов, семейных реликвий, не излить накопившуюся обиду и злость на барина, не потешиться, живя в его доме. Векшип сказал: