Глинтвейн для Снежной королевы

Васина Нина Степановна

Стол

Самойлов сделал несколько звонков, наскоро выпил крепкого чая и стал одеваться — Зоя Ялина заговорила! И еще. По оставленному на автоответчике какой-то Сесилии Суграна номеру Колпакова позвонили… Уже одетым он зашел в кабинет попрощаться с Гошей. Эта небольшая комната была почти пустой, если не считать полок с книгами на всех стенах от потолка до пола, включая пространство над дверью и над балконным окном. Плотная заполненность книгами иногда создавала обманчивое впечатление просто разноцветных «фактурных» стен. Кроме книг, в кабинете находился только древний письменный стол, оставленный прежними жильцами. С двумя тумбами, вырезами под чернильный прибор и надстройкой с маленькими ящичками. Самойлов, когда тыкался

за книгой, всегда с уважением на него поглядывал, потому что по всем трем своим измерениям он не пролезал в дверь — создавалось впечатление, что стол вырос из пола прямо тут, в комнате. Не говоря уже о том, что был он совершенно неподъемным. Прохор Аверьянович раньше иногда с опаской измерял стол по высоте и ширине облупившейся столешницы, и каждый раз получалось, что за месяц стол то прибавлял по семь-восемь миллиметров, то уменьшался, и у Старика было сильное подозрение, что именно стол издает эти странные звуки по ночам — что-то потрескивает и шуршит в кабинете, и даже иногда… Но так казалось, если только выпить в одиночестве бутылку кагора, а утром все в голове становилось на свои места — столы же не перемещаются сами по себе! Но еще — на нем никогда не бывает пыли. Тут поневоле задумаешься…

Гоша устроился за столом на кухонной табуретке. Экран его ноутбука мелькал одной своей половиной, другую занимала фотография мальчика, сделанная Лерой в Бостоне.

— И как? — спросил Самойлов.

— Идет сравнительный поиск. Где бы в сети ни находилось аналогичное лицо, оно будет вычислено. Со взрослым человеком это бы сыграло в момент, но на семилетнего ребенка редко заводят дела с фотографиями. Может, по «Гражданке» что получится, — задумался Гоша.

— По «Гражданке»? А сейчас ты где?

— А сейчас я пустил лицо на поиск по всему свету, как пропавшего. «Гражданка» — это фотоателье и домашнее видео. Последняя надежда, так сказать. Уже развелось много фирм, которые изготавливают школьные снимки или фотографии из домашнего видео на компьютере. Идея, конечно, так себе, в силу кратковременности хранения подобных вещей, — видя, что Самойлов не понимает, Гоша разъяснил: — Сделанные фотографии могли пересылаться по электронной почте — это вся моя надежда на «Гражданку»; может, конечно, всплыть какая-нибудь информация на сайтах…

Мелькание остановилось, на несколько секунд лицо мальчика на фотографии закрыла сетка, потом все продолжилось.

— Любишь макароны? — кивнул Старик на коробку на полу. — «Ушки»…

— Это для маскировки, — ответил Гоша, не отводя глаз от экрана. — Таскаю с собой техники тысяч на пять баксов. «Ушки» — самое то! Как вы думаете, я ей нравлюсь? Хотя бы чуточку?… — резко сменил тему Гоша.

— Нет, — отрезал Самойлов. — Не нравишься. Я тебя предупреждал! Она не будет лукавить или кокетничать. Заманивать показной холодностью, привязывать к себе неприступностью. Когда эта девочка говорит «нет», это означает — нет! Совсем ты нюх потерял в ночных клубах.

— Я в ночные клубы редко хожу, — пробормотал Гоша, начав стучать по клавишам — перелистывание остановилось. — Чаще — по фитнесам. Там хотя бы… так-так-так… у девушек на первом месте здоровый образ жизни… Есть!

На экране теперь было две фотографии.

— Ты думаешь? — с сомнением спросил Самойлов, наклонившись и жадно шаря глазами по слегка размытому изображению худого мальчика в странной одежде.

— Удача, Прохор Аверьянович! — радовался Гоша. — Кадр из общего снимка!

— И что это за снимок? Откуда?

— Не так скоро. Сейчас пороемся, узнаем.

— Ухожу, дела, — выпрямился Старик.

— Прохор Аверьянович, — Гоша развернулся к нему на табуретке. — У вас были девственницы?

Самойлов застыл лицом, на всякий случай оперся о стол ладонью и покачал головой:

— Вот что я вам скажу, молодой человек: мои женщины — это мое личное дело! И хватит уже про девственниц!

— Я только хотел спросить, — на лице Гоши — ни намека на стеснение, — правда, что женщина потом… Что она всегда помнит своего первого мужчину?

— Ну,

если это все, чего ты хотел добиться такой ценой!.. — стукнул себя ладонью по лбу Самойлов. — Подумай о другом — сможешь ли ты ее забыть?

— Забыть? — удивился Гоша. — Такую красавицу?

Нос

Открывая третий замок, Лера занервничала: ключ заедал, да и Элиза вполне могла за последний год сменить замки. Но вот ключ повернулся, дверь открылась.

В прихожей на тумбочке валялась женская сумочка. На пульте сигнализации у двери нужно было набрать шесть цифр: ее день, месяц и год рождения. «Это чтобы тебе, детка, легче было запомнить, да и мне, старушке, тоже», — вспомнила она наставления бабули и быстро пошарила в незнакомой сумке. Паспорт Элизы, кредитки, косметика, целая кипа визиток. Похоже, она дома! Тогда почему так тихо? Стараясь ступать осторожно, Лера обошла квартиру, шарахаясь от развешанных по стенам коллажей — похоже, бабуля поменяла привязанности: постмодернизм на фотоимпрессионизм. Присмотревшись к особенно яркому пятну полтора на полтора метра, Лера вдруг узнала руку матери, охнула и присела на удачно подвернувшийся пуфик. Женщина и мужчина с красными лицами, в которых с трудом угадывались родительские физиономии, шли на нее, сцепившись ладонями, и счастливо сверкали бирюзовыми белками в ветвистых зеленых ресницах. Свободные ладони они отдали детям — вереницы детей шли за ними двумя потоками, уменьшаясь к желто-оранжевому горизонту до размера муравьев. И дети были самые разные — с копытцами, с крыльями (небольшими, голубиными, и очень большими, волочащимися по земле), с длинными хвостиками, с ослиными ушами, свинячьими пятачками и даже с хоботами.

Впервые за последние два года Лере стало жалко маму. Она узнала себя, совсем маленькую, с фотографии в пять лет («Кого ты хочешь, девочку или мальчика?…»), внимательно осмотрела вздымающий платьице упругий хвостик с кисточкой, задорно вздернутый в общей радости шествия, и чуть не заплакала. Лучше перестать смотреть, не искать в этом хаосе Антошу (двое детишек — крупным планом, с крыльями, были ей незнакомы), а заняться делом.

Обойдя небольшую студию, Лера осмотрела спальню, гостиную и большую кухню-столовую. Прислонившись щекой к двери ванной, она кивнула себе и с максимальными предосторожностями повернула ручку. В щелочку был виден край ванны, высокая пена над ним и руки Элизы, которыми та «дирижировала». Это означало, что бабушка в наушниках залегла в ванной часа на полтора — послушать оперу.

Вернувшись в спальню, Лера отметила, что бабушка обновила мебель и вообще все переставила. Сначала она никак не могла вспомнить, где же сейф, потому что сразу после его установления в специально продолбленную нишу Элиза замаскировала дверцу отличной копией Пикассо. Не обнаружив «Любительницы абсента», Лера заглянула под несколько фотошедевров. Дверца была под изображением женщины в военной форме образца начала двадцатого века с ромашкой в одной руке и папиросой в другой.

К делу! Лера открыла рюкзак, вытащила косметичку, достала ватный тампон. Осмотрев дверцу, она кивнула — сейф тот же, старый. «Не супер-бог-весть-что, — как им доверительно объяснил продавец сейфов, — но для бытового пользования вполне пригоден».

Лера вспомнила, что Элиза засомневалась, увидев кнопочную систему набора шифра, и привела свой аргумент — на кодовом замке подъезда уже через полгода любой бомж найдет нужные цифры из-за затертостей, но продавец, сияя довольной улыбкой, с готовностью описал сложный состав лака, покрывающего кнопки и надежно предохраняющего их от малейших затертостей. Элиза все равно хотела «с вертушечкой, как в кино показывают». Оказалось, что все имеющиеся в наличии сейфы с «вертушечками» предусматривают дополнительный замочек с ключиком. «Тебе придется не только помнить пять цифр кода, но еще и место, где ты запрячешь ключ», — разъяснила Лера, указывая на явное преимущество кнопочной системы — после набора шифра раздается щелчок, дальше нужно только повернуть ручку и… дверца откроется.