Глубокие раны
Шрифт:
— Откуда же вам это известно?
— Мне много чего известно, — ответил Риттер надменно. — То, что Роберт являлся внебрачным сыном Ойгена Кальтензее, — это все сказки. Матерью Роберта была семнадцатилетняя горничная польского происхождения, работавшая в Мюленхофе. Зигберт насиловал ее до тех пор, пока бедняжка не оказалась в положении. Его родители сразу отправили сына в университет в Америку и заставили бедолагу тайно рожать в подвале. После этого она исчезла навсегда. Я предполагаю, что они убили ее и закопали где-нибудь на своем участке.
Риттер говорил все быстрее, его глаза
— Вера могла бы отдать его кому-нибудь для усыновления, пока он еще был младенцем, но она заставила страдать его за то, что он был досадной ошибкой. Одновременно она наслаждалась тем, что он ею восхищался и боготворил ее! Она всегда была высокомерной и считает себя неприкасаемой. Поэтому так и не уничтожила ящики со всем взрывоопасным содержимым. Неудачей стал для нее тот факт, что Элард, как назло, тесно сдружился с реставратором, и у него возникла идея реставрировать мельницу.
Голос Риттера был преисполнен ненависти, и Пия осознавала всю величину жажды мести и горечи. Он злобно засмеялся.
— Ах да, и Роберт был на совести Веры. Когда Марлен, как нарочно, влюбилась в Роберта — своего сводного брата, — возникла ужасная ситуация! Марлен было всего четырнадцать, а Роберту — лет двадцать пять. После несчастного случая, в котором Марлен потеряла ногу, Роберта выгнали из Мюленхофа. Вскоре после этого началась его криминальная карьера.
— У вашей жены нет ноги? — переспросила Пия и вспомнила, что Марлен Риттер действительно при ходьбе подтягивала левую ногу.
— Да.
Некоторое время в небольшом офисе было совершенно тихо, не считая жужжания компьютера. Пия быстро переглянулась с Боденштайном, по лицу которого, как всегда, невозможно было понять, что у него в голове. Если информация Риттера, пусть даже частично, соответствовала действительности, то она в самом деле была сенсационной. Получается, что Ватковяка убили, так как он узнал от Риттера правду о своем происхождении, что привело к конфронтации с Верой.
— Это событие также будет упомянуто в вашей книге? — поинтересовалась Пия. — Мне это вообще-то представляется довольно рискованным.
Томас помедлил с ответом, потом пожал плечами.
— Мне тоже, — сказал он, не глядя на нее. — Но мне нужны деньги.
— Что скажет ваша жена на то, что вы напишете нечто подобное о ее семье и ее отце? Ей это вряд ли понравится.
Риттер сжал губы в узкую полоску.
— Между семьей Кальтензее и мной идет война, — ответил он с нотой патетики в голосе. — А в каждой войне бывают жертвы.
— Семейство Кальтензее так просто с этим не смирится.
— Они уже выдвинули свои войска на позиции, — Риттер вынужденно улыбнулся. — Существует временное судебное решение и предупредительный иск против меня и издательства. Кроме того, Зигберт мне постоянно угрожал. Он сказал, что я больше не получу никаких тантьем, [30] если когда-либо предам гласности свои лживые утверждения.
30
Тантьема — вознаграждение, выплачиваемое в виде процента от прибыли директорам и высшим служащим акционерных обществ, банков, страховых организаций.
— Дайте нам дневники, — попросил его Боденштайн.
— Они не здесь. Кроме того, эти дневники являются страховкой моей жизни. Это единственное, что у меня есть.
— Надеюсь, что вы не заблуждаетесь. — Пия достала из сумки трубочку. — Вы наверняка не будете возражать против анализа слюны?
— Нет, не буду. — Риттер засунул руки в задние карманы джинсов и критически посмотрел на нее. — Хотя не могу себе представить, для чего это нужно.
— Чтобы мы могли быстрее идентифицировать ваш труп, — холодно ответила Пия. — Я опасаюсь, что вы недооцениваете опасность, которой себя подвергаете.
Блеск в глазах Томаса стал враждебным. Он взял из рук Кирххоф ватную палочку, открыл рот и провел ею по внутренней стороне слизистой оболочки.
— Спасибо, — Пия взяла палочку и надлежащим образом закупорила ее в соответствующий футляр. — Завтра мы пошлем к вам наших коллег за дневниками. А если вы почувствуете, что в отношении вас существует какая-то угроза, позвоните мне. Моя визитная карточка у вас есть.
— Я не знаю, можно ли полностью доверять Риттеру, — сказала Пия, когда они шли через парковочную площадку. — Мужчина одержим местью. Даже его брак — это чистой воды месть.
Вдруг ей что-то пришло в голову, и она резко остановилась.
— Что случилось? — спросил Боденштайн.
— Эта женщина в его офисе, — сказала Пия и попыталась припомнить разговор с Кристиной Новак. — «Красивая, темноволосая, элегантная» — это может быть та же самая женщина, с которой Новак встретился в Кёнигштайне перед домом!
— Действительно, — Боденштайн кивнул. — Мне она тоже показалась знакомой. Я только не пойму, откуда. — Протянул Пие ключи от автомобиля. — Я сейчас вернусь.
Он опять пошел в здание и поднялся по лестнице на верхний этаж. Перед дверью немного подождал, чтобы отдышаться, затем позвонил. Дама в приемной удивленно захлопала искусственными ресницами, увидев его.
— Вы знаете, кто эта женщина, которая недавно была у господина доктора Риттера? — спросил он.
Она оглядела его с ног до головы, наклонила голову и потерла указательный и большой палец правой руки.
— Возможно.
Оливер понял. Он достал бумажник и вынул купюру в двадцать евро. Женщина скорчила презрительную гримасу, которую только купюра в пятьдесят евро смогла превратить в улыбку.
— Катарина… — Она схватила купюру и опять протянула руку. Боденштайн вздохнул и опять дал ей двадцатку. Секретарша запихнула обе купюры в голенище сапога. — Эрманн. — Она наклонилась вперед и заговорщицки понизила голос: — Из Швейцарии. Живет где-то в Таунусе, когда бывает в Германии. Ездит на черной «пятерке» с цюрихскими номерами. А если вы кого-нибудь знаете, кто ищет порядочную секретаршу, вспомните обо мне. Мне уже надоела эта лавочка.
— Я поспрашиваю, — Оливер, который воспринял эти слова как шутку, подмигнул ей и вставил свою визитную карточку в клавиатуру компьютера. — Пришлите мне мейл. С биографией и дипломами.