Глубокое течение
Шрифт:
Они вошли в гумно, потом через очень узкий проход, напоминавший скорей нору, влезли в овин. Его черные продымленные стены и потолок освещались тонким языком пламени маленькой керосиновой лампы, стоявшей высоко на стояке. Нижняя часть овина была в тени; и Лесницкий с Татьяной сначала никого не заметили. Но их увидели сразу, и молодежь взволнованно зашепталась:
— Лесницкий!..
— Секретарь райкома!..
— Павел Степанович… Значит, нарочно набрехал подлюга староста…
Лесницкий взял в руку лампу, присел с ней и увидел группу юношей и девушек, сидевших
— Узнали? — улыбнулся он. — Ну, здорово, друзья! Удивляетесь? А вы поменьше слушайте немецкое вранье, тогда и удивляться и бояться меньше будете.
— А мы и так не боимся, — откликнулась высокая девушка, сидевшая впереди.
Лесницкий сразу узнал ее.
«Доярка этого колхоза Гаша. А как фамилия?» — он пытался вспомнить, но не смог, и сказал:
— Правильно, Гаша! — Несколько человек переглянулись, удивленные тем, что секретарь знает даже имя их подруги. — Бояться нам нельзя. Трусость — наш злейший враг. Пусть немцы боятся нас. Однако расскажите-ка, как вы живете. А потом я уже буду говорить.
С минуту длилось неловкое молчание. Лесницкий всматривался в молодые лица, изучая и запоминая их черты.
«Какая красавица! — подумал он, остановив взгляд на девушке лет шестнадцати с длинными косами. — И еще совсем дитя».
Действительно, Маша Плотник казалась самой молодой из всех шестнадцати комсомольцев.
И неожиданно для него первой заговорила именно она:
— Да что нам рассказывать, Павел Степанович! Мы все понимаем и готовы хоть сейчас идти за вами. Ведите нас…
Комсомольская организация этой деревни возобновила работу в апреле, когда деревню навестил Евгений Лубян. Тогда на этом же месте он собрал первое собрание, обсудившее только один вопрос: задачи комсомольцев в борьбе против оккупантов. С той дождливой апрельской ночи прошло не более полутора месяцев, а организация уже много сделала. Это были уже не растерявшиеся от неожиданно нагрянувшей беды юноши и девушки, а смелые, идейные борцы, готовые по первому зову взять оружие и присоединиться к партизанам. Они уже и оружие подготовили себе: нашли пять винтовок и украли у немцев два автомата и ящик гранат.
Хлопцы все больше смелели и уже просто, как старшему товарищу, рассказывали Лесницкому все деревенские новости, едва ли подозревая, что сообщают комиссару очень важные для него сведения о друзьях и врагах.
Но время шло. Приближалось утро. Лесницкий вынул карманные часы, взглянул на них. Комсомольцы, сразу все поняв, замолчали.
За всех них сказал секретарь организации Иван Сумак:
— Одним словом, товарищ Лесницкий, все мы готовы сейчас же уйти с вами.
Лесницкий взглянул на Татьяну, молча сидевшую на соломе, и удовлетворенно улыбнулся.
— Нет, друзья мои, — тихо начал он. — Сегодня мы не пойдем вместе, но не больше чем через неделю часть из вас должна будет стать бойцами наших отрядов. Я говорю «часть», потому что всем идти нельзя. Нужно, чтобы организация в деревне существовала, действовала, пополняла свои ряды. Вот когда вы снова вырастете хотя бы до такого же количества, тогда вы опять сможете дать нам
Комсомольцы переглянулись.
— Срок — неделя. Мы уверены в вас. Но будьте осторожны. Нам очень дорога жизнь каждого нашего бойца. Вот и все. А нам пора, — он поднялся.
Татьяна отвернулась, вытащила из-за пазухи пачку бумаг и протянула их Сумаку.
— Наша газета. Возьмите, читайте, передавайте другим.
— Так. И пишите нам в газету, — добавил Лесницкий. — Ну, бывайте здоровы, товарищи. Через неделю ждите в гости. Пошли, Татьяна Карповна.
Он направился к выходу, но у дверей остановился, повернулся к комсомольцам и тихо спросил:
— Хлопцы, у кого-нибудь краюхи хлеба не найдется? А то мы со вчерашнего дня постимся.
Ребята растерянно зашептались. Хлеба ни у кого не было.
— Что ж это вы? Собрались в поход и по куску хлеба не припасли? Ну и солдаты! — пошутил Лесницкий.
— Мы сейчас принесем, товарищ комиссар. Подождите минуту, — отозвались несколько человек и приготовились было бежать за продуктами.
Лесницкий покачал головой:
— Плохие еще вы конспираторы, — и первый быстро нырнул в тесный квадрат выхода.
Они снова молча шли полем. Лесницкий — впереди, Татьяна — за ним. Но шли они теперь много медленней, устало согнувшись, не обращая внимания ни на луну, опустившуюся ниже и ставшую белее, ни на ночной аромат майского поля. Только Лесницкий время от времени оглядывался назад, на восток, где небо постепенно светлело, и каждый раз убыстрял после этого шаг. Но усталость вскоре опять побеждала.
У Татьяны слипались глаза. Были минуты, когда она совсем засыпала на ходу и ей казалось, что тело ее проваливается в какую-то пропасть. Вздрогнув, она открывала глаза.
Их дорогу пересек глубокий полевой ров. Крутые обрывы его густо поросли кустами шиповника, малины, ольхи и черемухи.
Не останавливаясь, они стали спускаться на дно рва, с трудом продираясь сквозь густой колючий кустарник. На дне рва ласково журчал маленький ручей.
Лесницкий опустился перед ним на колени, потом лег, напился и окунул голову в холодную воду. Татьяна тоже присела на мокрый песок и, черпая пригоршнями воду, утолила жажду, промыла глаза. Вода освежила ее и разогнала сон, но вставать не хотелось, трудно было даже шевельнуться. Хотелось хоть одну минуту посидеть вот так, неподвижно — от усталости уже ныла спина.