Глубокое течение
Шрифт:
Вилли Койфер долго смотрел на восковое лицо убитого, потом закричал, бросился обратно в комнату и по привычке схватился за телефонную трубку. На его счастье, телефон работал. Он вызвал караул. Через минуту солдаты окружили дом, и все увидели над домом красный флаг. Громадное полотнище, прикрепленное к блестящей дюралюминиевой штанге, купалось в лучах восходящего солнца.
Увидев своих солдат, Койфер в одном халате выскочил во двор и бросился бежать от дома.
— Дом заминирован! Там мины! — крикнул он на бегу.
Солдаты бросились в разные стороны от дома.
Только Генрих Визенер, который
Солдаты не нашли ничего подозрительного ни в доме, ни около дома, кроме следов босых ног, посыпанных и политых чем-то таким, от чего собаки-ищейки сразу потеряли способность идти по этим следам. Но когда солдат по приказу Визенера поднялся на крышу, чтобы снять флаг, в воздухе внезапно просвистела пуля и немец, подстреленный в спину, грохнулся вниз. Выстрел прозвучал откуда-то издалека, с окраины города. Звук его едва докатился до того места, где пуля попала в цель. Никто из солдат и офицеров не смог точно указать направление выстрела.
Подняли тревогу. Затрещали моторы автомашин и мотоциклов, испуганные и озверевшие от страха солдаты помчались по улицам сонного городка.
Койфер зашел в караульное помещение и не выходил оттуда. Всем командовал Визенер. Наблюдая через окно, с каким спокойствием он это делал, комендант района возненавидел офицера.
Наконец ему удалось преодолеть свой страх, и он вышел из помещения, приказав ординарцу принести мундир. Но в этот момент второй солдат, влезший на крышу за флагом, был ранен в руку. Всем показалось, что выстрел прозвучал уже совсем с противоположной стороны, но также издалека.
Флаг сбили длинной пулеметной очередью.
Тех, кто стрелял, не нашли, хотя и перевернули весь городок. По приказу Койфера забрали нескольких мирных жителей — мужчин и женщин — и расстреляли их.
А спустя несколько часов в комендатуру начали поступать одно за другим сообщения о действиях партизан в разных пунктах района. В одном — разгромлен полицейский гарнизон, в другом — повешен староста, в третьем — сожжена станция, взорваны железнодорожный и шоссейный мосты, перебита охрана…
У Койфера голова кружилась от этих известий.
Визенер, забыв о субординации, зло обратился к нему:
— Я предупреждал вас, господин штурмфюрер. Нужно было ожидать, черт возьми, что они именно так отметят свой праздник. Это уже стало у них обычаем… А вы утешали себя тем, что они перед праздником на несколько дней успокоились. Нужно было понимать!
Койфер молчал.
Вскоре после разговора появились четыре солдата из отряда Визенера и сообщили о разгроме гарнизона в Пригарах. Четверо солдат — это все, что осталось от сорока немцев и полицейских, оставленных Визенером в деревне. Обер-лейтенант побледнел. На этот раз злорадно усмехнулся Койфер: в глубине души ему хотелось, чтобы произошло что-нибудь подобное и он смог бы в свою очередь упрекнуть Визенера. Когда солдаты и дежурный офицер вышли, Койфер с ядовитой иронией сказал:
— О, я прекрасно вас понимаю, господин обер-лейтенант, вы знали или догадывались об этом налете и, чтоб спасти свою жизнь, удрали из деревни…
Визенер вскочил, как ужаленный; лицо его налилось
— Я не позволю! — закричал он.
Койфер тоже вскочил, ударил кулаком по столу.
— Вы — трус! Я вас под суд отдам!.. Вы не имели права бросать гарнизон.
Визенер зло засмеялся.
— Это еще нужно доказать, господин штурмфюрер. А вот вас… вас все видели, когда вы в одном нижнем белье удирали из пустого дома.
Комендант обмяк, устало опустился в кресло, вспомнив свой позорный испуг.
С этого дня Койфер потерял последние остатки душевного равновесия. Он не спал по ночам: все время ему мерещилось, что кто-то крадется в темноте к дому, режет часовых и пытается проникнуть к нему в комнату через окно. Он в испуге оглядывался на часового, дежурившего в спальне, и, убедившись, что его неподвижный силуэт на месте, закрывался одеялом с головой. Но тогда его начинали преследовать звуки — выстрелы, крики.
Днем он бродил, как тень. Его изобретательность окончательно иссякла, и он уже не мог придумать ни одной новой меры против партизан. Как-то само собой получилось так, что все комендантские обязанности добровольно взял на себя Визенер. Выполнял он их, как говорится, на совесть. Койфер убедился в этом, когда прочитал приказ Визенера о том, что тот, кто поймает бывшего секретаря райкома партии Лесницкого, получит от оккупационных властей пятнадцать тысяч марок, двадцать пять гектаров земли, трех лошадей, пять коров и другое имущество. Койфер удивился, как это он сам не додумался до такой простой вещи, и примирился с деятельностью своего добровольного заместителя, даже постарался забыть тот оскорбительный разговор, который произошел между ними первого мая.
Каждый вечер Визенер докладывал ему о событиях дня. События бывали разные — и печальные и веселые, печальных, впрочем, было больше. Но из всего того, что рассказывал Визенер, комендант понимал только одно: с наступлением весны партизанские агитаторы наводнили все деревни, весь район и ведут свою работу, мобилизуя народ в отряды. Отряды эти вырастают в огромную невидимую и неуловимую армию, ставшую необычайно опасной для гитлеровской армии силой… Партизаны становятся настоящими хозяевами в районе, находящемся в глубоком тылу, а он, комендант, представитель гитлеровской Германии, присланный, чтобы установить здесь «новый порядок», вынужден защищать самого себя и постоянно дрожать за свою жизнь. Положение было унизительно-обидным. Какие меры еще можно изобрести для борьбы с партизанами? Несколько раз он хотел было спросить совета у Визенера, но гордость не позволяла ему этого.
Его вывел из затруднения секретный приказ фельдкоменданта. Приказ привез ему офицер фельдсвязи, приехавший под усиленным конвоем — легковую машину эскортировали грузовик с солдатами и два десятка мотоциклистов. Увидев из окна кабинета такой конвой, Койфер преисполнился величайшим уважением к неизвестной еще бумажке и ждал ее с надеждой и страхом. Волнуясь, он разорвал конверт и несколько раз перечитал все — от первого до последнего слова. Лицо его озарилось торжествующей улыбкой, он выпрямился, величественно прошел от дверей, где он встретил офицера фельдсвязи, к столу и сел в кресло, закинув ногу за ногу.