Глухая стена

Манкелль Хеннинг

— Все равно не понимаю, зачем они напали на Лундберга.

— А должен бы. Ведь эти девочки мало-помалу начинают соображать, что происходит. Начинают соображать, что никому тут не нужны, более того — нежеланны. И отвечают. Так же, как мальчишки. В том числе насилием.

Валландер молчал. Он наконец понял, что пыталась сказать Анн-Бритт Хёглунд.

— Вряд ли я сумею объяснить лучше, — обронила она. — Ты бы сам с ней поговорил, а?

— Мартинссон тоже так считает.

— Вообще-то я к тебе

по другому делу. Мне нужна твоя помощь.

Валландер молчал, ожидая продолжения.

— Я обещала выступить в одном из женских кружков здесь, в Истаде. Вечером в четверг. Но чувствую, что не сумею. Не могу сосредоточиться. Слишком много всего наваливается.

Валландер знал, что Анн-Бритт разводится с мужем и эта история требует от нее огромного напряжения сил. Муж ее постоянно был в отлучках, он занимался монтажом промышленного оборудования и разъезжал по всему свету. От этого процесс все больше затягивался. Еще год назад она говорила Валландеру, что их браку конец.

— Попроси Мартинссона, — предложил Валландер. — Ты же знаешь, я не мастер выступать с речами.

— Всего-то полчасика, — сказала Анн-Бритт. — Расскажешь, каково это — быть полицейским. Три десятка женщин. Они будут в восторге.

Валландер решительно помотал толовой:

— Мартинссон с удовольствием тебя выручит. Вдобавок он занимался политикой. И привык выступать.

— Я спрашивала. Он не может.

— А Лиза Хольгерссон?

— Тоже. Кроме тебя, некому.

— А как насчет Ханссона?

— Он уже через минуту переведет разговор на лошадей. А это совершенно ни к чему.

Валландер понимал, что не может ей отказать. Надо помочь.

— Что же это за кружок?

— Начинали они как маленькая группа любительниц словесности, а со временем сложился довольно обширный кружок. Собираются уже более десяти лет.

— И я должен рассказать, что такое — быть полицейским, и всё?

— Да. Ну, может быть, зададут несколько вопросов.

— Мне совершенно не хочется, но я пойду только потому, что ты просишь.

Она вроде как облегченно вздохнула и положила ему на стол листок бумаги.

— Здесь имя и адрес контактного лица.

Валландер взял листок: это в центре, недалеко от Мариягатан. Анн-Бритт встала.

— Денег не заплатят. Но кофе с тортом угостят непременно.

— Я торт не ем.

— Кстати, это целиком и полностью отвечает пожеланиям нашего стокгольмского руководства. Насчет того, что необходимо поддерживать связи с общественностью и находить новые способы информировать ее о нашей работе.

В дверях Анн-Бритт обернулась:

— Ты как будто бы собирался на похороны Стефана Фредмана?

— Я был там. Ужасно, иначе не скажешь.

— Как его мать, не помню ее имя?

— Анетта. Похоже, ее бедам конца-краю нет. Но тем не менее я полагаю, она достаточно хорошо заботится о последнем своем сыне. Во всяком случае, старается за ним присматривать.

— Поживем — увидим.

— Ты о чем?

— Как зовут мальчика?

— Йенс.

— Лет через десять увидим, не начнет ли некий Йенс Фредман мелькать в полицейских сводках.

Валландер кивнул. Разумеется, риск существует.

Анн-Бритт ушла. Кофе остыл. Валландер сызнова отправился в кафетерий, налить горячего. Молодые полицейские разошлись. С чашкой в руке комиссар прошагал по коридору к кабинету Мартинссона. Дверь была приоткрыта, но в комнате пусто. Валландер вернулся к себе. Голова уже не болела. Над водонапорной башней с криком кружили галки. Он постоял у окна, тщетно пытаясь их сосчитать.

Зазвонил телефон. Не садясь, комиссар взял трубку. Из книжного магазина сообщали, что получена книга, которую он заказывал. Валландер напрочь запамятовал про заказ. Но промолчал. Обещал зайти за книгой на следующий день.

Только повесив трубку, он вспомнил, что речь идет о подарке для Линды. Книга французская, о реставрации антикварной мебели. Валландер прочитал о ней в журнале, который попался ему под руку в приемной у врача. А поскольку все еще тешил себя надеждой, что Линда, хоть ее и заносит временами в иные сферы деятельности, остановится на своем увлечении старинной мебелью, заказал книгу, но тотчас об этом и забыл. Отставив чашку, Валландер решил нынче же вечером позвонить Линде. Последний раз они разговаривали несколько недель назад.

Вошел Мартинссон. Он вечно спешил и, как правило, в дверь не стучал. С годами у Валландера все больше крепла уверенность, что Мартинссон хороший полицейский. Но есть у него один изъян: ему хочется заняться чем-нибудь другим. В последние годы он не раз всерьез подумывал уйти из полиции. Особенно после того, как его дочку побили на школьном дворе просто потому, что ее папа работает в полиции. Одного этого оказалось достаточно. Тогда Валландер сумел убедить его остаться. Мартинссон был упрям, а порой выказывал и изрядную проницательность. Правда, упрямство подчас оборачивалось нетерпеливостью, а проницательность пропадала втуне, поскольку основополагающую работу он проделывал небрежно.

Мартинссон прислонился к косяку.

— Я пытался созвониться с тобой, — сказал он. — Но ты отключил мобильник.

— В церкви был, — отвечал Валландер. — А после забыл включить.

— На похоронах Стефана?

Валландер повторил то же, что сказал Анн-Бритт. Мол, все это ужасно.

Мартинссон кивнул на раскрытую папку на столе.

— Я прочел, — сказал Валландер. — И не понимаю, что толкнуло этих девчонок взяться за молоток и нож.