Глухая стена
Шрифт:
Линде уже исполнилось двадцать шесть. Он по-прежнему считал, что они хорошо понимают друг друга, жаль только, что дочка так далеко. Ему недоставало регулярных встреч.
В трубке включился автоответчик. Ни Линды, ни других девушек дома не было. Сообщение об этом прозвучало еще раз, по-английски. Валландер назвал свое имя и сказал, что позвонил просто так.
Положив трубку, он еще немного посидел. Кофе остыл.
Не могу я больше так жить, с досадой думал он. Мне пятьдесят. А чувствую я себя дряхлым, бессильным стариком.
Потом вспомнил, что сегодня на очереди вечерняя прогулка. Попытался
Вернулся он в половине девятого. Прогулка взбодрила его, прогнала давешнее уныние.
Зазвонил телефон. Валландер подумал, что это Линда. Но услышал голос Мартинссона:
— Лундберг скончался. Только что сообщили.
Валландер молчал.
— Это означает, что Хёкберг и Перссон совершили убийство, — продолжал Мартинссон.
— Да. А вдобавок это означает, что у нас на шее препаршивая история.
Они договорились завтра в восемь встретиться в управлении.
На том разговор и иссяк.
Валландер сидел на диване. Рассеянно смотрел теленовости. Отметил, что курс доллара пошел вверх. Единственным, что привлекло его внимание, был материал о мошенничестве. Как просто, оказывается, полностью обчистить акционерное общество. Пока опомнились, принимать меры было уже слишком поздно.
Линда не позвонила. В одиннадцать он лег в постель.
Но еще долго не мог заснуть.
5
Утром во вторник 7 октября Валландер проснулся в самом начале седьмого, весь в поту и с болью в горле — похоже, простудился. Лежа в постели, подумал, что надо бы посидеть дома. Однако мысль о том, что таксист Юхан Лундберг скончался накануне от тяжких телесных повреждений, мигом подняла его на ноги. Он принял душ, выпил кофе и проглотил парочку жаропонижающих таблеток. Остальные таблетки пихнул в карман. Перед уходом заставил себя съесть тарелку простокваши. Фонарь за кухонным окном раскачивался на порывистом ветру. Пасмурно, чуть выше нуля. Валландер отыскал в шкафу теплую фуфайку. Взялся было за телефон — не позвонить ли Линде? Впрочем, нет, в такую рань звонить не стоит. Вышел на улицу, сел в машину и тут только вспомнил, что на кухонном столе лежала записка: что-то надо купить. Но что именно — он начисто забыл. В другой раз, если понадобится что купить, лучше позвонить себе в кабинет, на автоответчик. Придешь на работу, прослушаешь пленку и будешь знать, какие покупки необходимо сделать.
В управление он, как обычно, поехал через Эстерледен. И, как обычно, с нечистой совестью. Чтобы сахар был в норме, нужно ходить пешком. Вполне мог бы обойтись без машины, подумаешь, простыл — хуже бы не стало.
Будь у меня собака, вопрос о прогулках вообще бы не возникал, подумал комиссар. Но собаки у меня нет. Год назад он съездил в питомник под Шёбу, посмотрел щенков лабрадора. Но все так и кончилось ничем. Ни тебе дома, ни собаки, ни Байбы. Ничего.
Он припарковался перед управлением и ровно в семь вошел в кабинет. Сел за стол и тотчас вспомнил, что было в записке. Мыло. Черкнул в блокноте, что надо купить мыла. Затем мысленно подытожил факты, связанные с дознанием. Убит шофер такси. Две девчонки дали признательные показания,
Вчерашнее раздражение нахлынуло с новой силой. Эта Соня Хёкберг с ее поразительным равнодушием. Валландер попробовал внушить себе, что она все ж таки немножко переживала, самую малость, просто окне сумел разглядеть. Но тщетно, опыт подсказывал, что он не ошибался, девчонка совершенно равнодушна. Комиссар встал, сходил в кафетерий за кофе, потом прошел к Мартинссону, который обычно тоже спозаранку торчал на работе. Дверь была открыта. Как только Мартинссон умудряется работать при распахнутых дверях? Сам Валландер испытывал настоятельную необходимость держать свою дверь закрытой, иначе он не мог сосредоточиться.
Мартинссон кивнул:
— Я так и думал, что ты зайдешь.
— Самочувствие паршивое, — сказал Валландер.
— Простыл?
— В октябре у меня вечно болит горло.
Мартинссон, который очень пекся о своем здоровье, поспешил отъехать на стуле подальше от него.
— Мог бы и дома остаться, — заметил он. — В прискорбной истории с Лундбергом практически все уже ясно.
— Только отчасти, — возразил Валландер. — У нас нет мотива. Не верю я, что деньги им были нужны просто так, вообще. Кстати, нож найден?
— Ножом занимается Нюберг. Я с ним еще не говорил.
— Позвони ему.
Мартинссон скривился:
— Он с утра обычно злой как черт.
— Ладно, сам позвоню.
Валландер придвинул к себе мартинссоновский телефон и для начала набрал домашний номер Нюберга. Через секунду-другую его переключили на мобильник. Нюберг ответил. Но связь была скверная.
— Это Курт. Хотел спросить, нашли ли вы нож.
— Как прикажешь найти что-нибудь в потемках? — сердито буркнул Нюберг.
— Я думал, Эва Перссон указала, где выбросила нож.
— Тем не менее надо прочесать несколько сотен квадратных метров. Она сказала, нож где-то на Старом кладбище.
— Почему бы вам не взять ее с собой?
— Если нож там, мы сами его найдем, — отрубил Нюберг.
Разговор кончился.
— Спал я плохо, — посетовал Мартинссон. — Моя дочка Тереза хорошо знает, кто такая Эва Перссон. Они почти ровесницы. У Эвы Перссон тоже есть родители. Каково им сейчас? Насколько я понял, Эва — их единственный ребенок.
Минуту-другую оба задумчиво молчали. Потом Валландер расчихался и поспешно вышел из кабинета. Разговор так и повис в воздухе.
В восемь все собрались на совещание. Валландер, как обычно, сел у торцевой стороны стола. Ханссон и Анн-Бритт Хёглунд уже на месте. Мартинссон стоял у окна, разговаривал по телефону. Поскольку он был немногословен и говорил тихо, никто не сомневался, что беседует он с женой. Валландер много раз диву давался, о чем они могут так долго рассуждать, ведь всего часом раньше вместе завтракали. Не иначе как Мартинссону приспичило дать волю своим опасениям насчет того, не перекинется ли на него валландеровская простуда. Настроение у всех было пришибленное. Вошла Лиза Хольгерссон, и Мартинссон закончил разговор. Ханссон встал, закрыл дверь.