Глухая стена

Манкелль Хеннинг

— Я просто так позвонил. Хотел узнать, как ты.

— У меня все отлично. А ты как?

— Простыл немножко. А в остальном как всегда. Может, приедешь повидаться в ближайшее время?

— Я занята.

— Я оплачу поездку.

— Дело не в деньгах. Просто у меня нет времени.

Валландер понял, что уговорить дочь не удастся. Линда такая же упрямая, как он сам.

— Как ты вообще? — опять спросила Линда. — С Байбой совсем связь не поддерживаешь?

— Все давно кончилось. Ты бы должна знать.

— И очень

плохо, что ты так вот живешь.

— Что ты имеешь в виду?

— Сам знаешь. Даже в голосе у тебя проскальзывают жалобные нотки. Раньше такого не бывало.

— Я же не ною?

— Как сказать! Но у меня есть идея. Думаю, тебе стоит обратиться в бюро знакомств.

— Бюро знакомств?

— Через них найдешь себе кого-нибудь. Иначе превратишься в занудного старикана, который допытывается, почему я не ночую дома.

Насквозь меня видит, подумал Валландер. Насквозь.

— Значит, по-твоему, мне нужно поместить объявление в какой-нибудь газете?

— Да. Или обратиться в бюро знакомств.

— Ни за что.

— Почему это?

— Я в это не верю.

— Почему?

— Не знаю.

— Я просто дала тебе совет. Решай сам. Мне пора работать.

— А ты где?

— В ресторане. Мы открываем в десять.

Линда попрощалась. Разговор кончился. Интересно, где она провела ночь? Несколько лет назад Линда встречалась с парнем из Кении, который учился в Лунде на врача, но они давно расстались. После этого он мало что знал о приятелях дочери. Разве только что она их регулярно меняла. И сейчас его кольнула ревнивая досада. Положив трубку, он вышел из кабинета. Сказать по правде, мысль насчет объявления в газете или бюро знакомств у него иной раз мелькала. Но он гнал ее прочь. Считал, что это ниже его достоинства.

На улице дул порывистый ветер. Валландер сел в машину, включил мотор, немного послушал стук, который определенно еще усилился, и поехал к дому, где вместе с родителями жила Соня Хёкберг. В протоколе у Мартииссона он прочел, что отец Сони Хёкберг занимается «индивидуальным предпринимательством». Без уточнений. Валландер вышел из машины. Миновал ухоженный садик. Позвонил в дверь. Немного погодя она открылась. На пороге стоял мужчина. Валландер сразу понял, что видит его не впервые. У него хорошая память на лица. Но вот когда и где они встречались? Мужчина в дверях тоже явно узнал Валландера.

— Ты? — воскликнул он. — Я, конечно, понимал, что полиция непременно нанесет нам визит. Но не предполагал, что это будешь ты.

Он посторонился, пропуская Валландера в дом. Откуда-то доносились звуки телевизора. Память молчала, как он ни напрягался.

— Полагаю, ты меня узнаёшь, — сказал Хёкберг.

— Да, — ответил Валландер. — Но, признаться, никак не могу вспомнить, в какой связи мы встречались.

— Эрик Хёкберг, помнишь?

Валландер порылся в памяти.

— И Стен Виден.

Ну конечно. Стен Виден, конеферма в Шернсунде. И Эрик. Когда-то, много лет назад, их троих объединяло увлечение оперой. Самым одержимым был Стен. А Эрик, который с детства дружил со Стеном, несколько раз сидел вместе с ними у патефона и слушал Верди.

— Помню, — сказал Валландер. — Но у тебя тогда была другая фамилия.

— Я взял фамилию жены. В ту пору меня звали Эрик Эрикссон.

Эрик Хёкберг был мужчина крупный, высокий. Вешалка, которую он протянул Валландеру, казалась в его руке игрушечной. Но от давней худобы не осталось и следа, сейчас он страдал немалым избыточным весом. Потому Валландер и не мог его вспомнить.

Повесив куртку на вешалку, Валландер прошел за Хёкбергом в гостиную, где стоял телевизор. Выключенный. Значит, звук шел от другого аппарата, из другой комнаты. Они сели. Валландер чувствовал себя крайне неловко. А миссия у него и так тягостная.

— Кошмарная история, — сказал Хёкберг. — Не могу понять, какая муха ее укусила.

— Раньше ты не замечал за ней склонности к насилию?

— Никогда.

— А твоя жена? Она дома?

Хёкберг обмяк в своем кресле. Под оплывшим толстощеким лицом Валландер угадывал другие черты, запомнившиеся ему по тем временам, которые теперь казались бесконечно далекими.

— Рут забрала Эмиля и уехала в Хёэр к сестре. Не могла оставаться здесь. Журналюги совсем оборзели, названивают почем зря. Хоть посреди ночи, если заблагорассудится.

— Мне все равно необходимо с ней побеседовать.

— Я понимаю. Говорил ей, что полиция обязательно к нам наведается.

Валландер помедлил, толком не зная, как продолжать разговор.

— Вы ведь, наверно, обсуждали случившееся? Ты и жена?

— Она тоже ничегошеньки не понимает. Мы просто в шоке.

— Значит, ты хорошо ладил с Соней?

— Без проблем.

— А ее мать?

— Тоже. Изредка они, конечно, ругались. Так, по пустякам. За все годы, что я ее знаю, серьезных проблем не возникало.

Валландер наморщил лоб:

— Что ты имеешь в виду?

— Я думал, ты знаешь. Соня — моя падчерица.

В материалах дела об этом не было ни слова. Иначе бы Валландер запомнил.

— Мой сын — Эмиль, — продолжал Хёкберг. — Соне было два года, когда я познакомился с Рут. В декабре семнадцать лет стукнет, как мы встретились за рождественским столом.

— А кто Сонин родной отец?

— Его звали Рольф. Только он вообще никогда ею не интересовался. Они с Рут даже не были женаты.

— Не знаешь, где он сейчас?

— Умер несколько лет назад. Спился.

Валландер поискал в карманах ручку. Он уже обнаружил, что забыл в кабинете и блокнот, и очки. На стеклянном столике лежала стопка газет, и он спросил:

— Можно оторвать уголок?

— У полиции что же, и на блокноты уже нет средств?

— Возможно. Но в данном случае я сам виноват, забыл.