Глушь
Шрифт:
Губы впились в набухший сосок.
— Сильнее, — единственное слово, которое Патриция сумела произнести. Она извивалась, будто в чудовищной жажде, но желание не торопилось ее покидать: оно накрывало Патрицию целиком, требуя немедленного утоления. Ее стон едва походил на человеческий. Фантазии воплощались в жизнь: уделив соскам достаточно внимания, Эрни вернулся к шее и начал слизывать остатки устричного сока с ее груди.
Патриция стонала все сильнее, до хрипоты. Схватив его крепкую руку, она поднесла ее к шортам, завела пальцы под трусики и нажала.
Она была готова стянуть с него штаны и повалить его на землю. Ей хотелось, чтобы он взял ее прямо здесь, в лесу, под палящими лучами солнца.
Она не знала, что делает.
Она потеряла рассудок.
Патриция осознала, когда коснулась ширинки Эрни, что еще немного — и она сожжет за собой все мосты, традиционные моногамные ценности будут преданы.
Рука застыла, полуприкрытые глаза широко распахнулись, рот открылся в немом изумлении.
«Боже мой, Боже мой! Что я делаю?» — ужаснулась Патриция.
Она рванулась назад и чуть не споткнулась о выступающий корень дерева.
Эрни смотрел на нее круглыми глазами.
— Что за черт?
— Прости, мне так жаль! — выпалила она. — Я-я-я... не могу!
Он стоял тяжело дыша, с расстегнутой ширинкой.
— Ты что, шутишь? Что, черт возьми, с тобой не так! Отмачивать такие трюки!
Лицо Патриции стало пунцовым. Она отыскала блузку и кое-как застегнула пуговицы.
«Извини», — говорил ее взгляд.
— Черт возьми! — Эрни застегнул джинсы. — Патриция, нельзя вот так заводить мужика, а потом передумывать!
— Я знаю. Мне жаль, — сказала она виновато.
Его взгляд стал жестким.
— Что, подумала, забавно будет завести большого тупого деревенского парня, а потом соскочить?
Она отчаянно качала головой, борясь со слезами.
— Нет-нет, я никогда ничего подобного не сделала бы, ни с тобой, ни с кем-либо еще.
— Что тогда? Почему ты остановилась?
— Я... я замужем...
— Замужем? Да, я знаю, что ты замужем! Ты была замужем и минуту назад, когда схватила мою руку и засунула себе в трусы! И когда схватила меня за волосы, чтобы ткнуть в свои сиськи! И не говори, будто беспокоилась о том, что собираешься изменить мужу!
Ее захватила новая волна смущения. Она пыталась найти подходящие слова, чтобы хоть как-то оправдаться, но ничего не приходило в голову. Она не смогла бы объяснить произошедшее даже самой себе.
«Я собиралась заняться с ним сексом прямо здесь, средь бела дня. И даже очень сильно этого хотела», — крутилась в голове мысль.
— Эрни, я не знаю, что сказать. Что-то просто... нашло на меня. — Она потерла глаза. — В последнее время я какая-то странная. С того дня, как вернулась. Никак не могу справиться с этим. В последние пару минут я даже не думала. Как будто сошла с ума.
— Что ж, ты точно сошла с ума, если так играешься с парнями, — проворчал он. По крайней мере, разочарование, похоже, сходило на нет. Он сел, прислонившись к дереву, и покачал головой.
Патриция была в отчаянии. Ее грудь, соски и влагалище пульсировали, будто обвиняя ум, предавший тело. Все шло к тому, чтобы высвободить животный порыв и удовлетворить желание, так что внезапное вмешательство морали только усугубило ситуацию.
— Мне очень жаль, Эрни, — Патриция продолжала извиняться.
Он уже остыл и посмеивался над собственным разочарованием.
— Ну, по крайней мере, теперь мы знаем.
— Что?
— Правду об устрицах и жареных цикадах.
Она покачала головой, улыбаясь.
— Пойдем. Я обещаю больше не приставать.
Но Эрни уже поднялся на ноги. Похоже, он пропустил ее слова мимо ушей.
— Интересно, это что такое. — Он смотрел в сторону холма.
— А?
— Гляди.
Эрни указал пальцем.
Городская полицейская машина припарковалась у дома Стэнхёрда, заливая округу красно-синим светом.
— Не видел ничего подобного, — рассказывал сержант Трей в прихожей старого дома Стэнхёрда. Последний раз Патриция была в полуразрушенном плантаторском особняке очень давно, но в нем ничего не изменилось. Сломанное не меняли, а ремонтировали, так что она могла проследить историю починок от наших дней до пятидесятых годов девятнадцатого столетия.
— Гарантирую, что ни в Сквоттервиле, ни в самом Аган-Пойнте раньше ничего подобного не происходило, — закончил Трей. — За исключением Дуэйна на прошлой неделе, у нас никогда не было убийств. Да еще таких.
Слишком много информации за столь короткий срок. Патриция и Эрни подбежали к дому, увидев огни патрульной машины. Сержант Трей сообщил им, что убиты двое старейшин клана, Вильфруд и Этель Хильд. Патриция помнила имена, но не смогла вспомнить лица.
— Ничего безумнее не слышал, — пробормотал Эрни.
В старом доме пахло ладаном, ароматическими смесями и свечами ручной работы. Тишина внутри была поистине мертвенной, словно кто-то невидимый наблюдал за происходящим в немом осуждении. Широкая деревянная лестница вела из прихожей во тьму второго этажа. Трей проводил их в гостиную с выцветшими обоями, на которых все еще можно было разглядеть замысловатый узор. Солнечный свет едва сочился сквозь пыльные окна.
— В доме никого? — спросила Патриция.
— Только Марта, — ответил Трей.
Патриция вспомнила о жене Эверда.
— Значит, Хильды тоже жили в доме?
— Да, вместе с другими старейшинами. Мужчины сейчас в бухте, а женщины собирают в лесу всякую всячину для пикника. Хотя какой уж тут теперь пикник, черт возьми.
Они прошли в глубину дома, и мрачная темнота обступила незваных гостей. Вместо картин на стенах висели диковинные украшения ручной работы: цветы из кукурузных початков, мозаика из устричных раковин и, конечно, кресты, некоторые, казалось, были сделаны из костей мелких животных. Кое-где повторялся витиеватый узор — таинственный символ для привлечения удачи.