Гнёт. Книга 2. В битве великой
Шрифт:
Бек Дотхо встал и сделал шаг навстречу знатному гостю. Приветствовал его по обычаю мусульман пожеланием здоровья, добра и благополучия. Ответив тем же хозяину, Сарымкул-бий скинул на руки дворецкого богатую бархатную шубу, подбитую дорогим лисьим мехом, снял шапку и представил своих спутников:
— Это мой сын Сабир, хочу просить вас приютить его у себя. Пусть набирается побольше ума у знатных людей. А потом отправлю в Кабул учиться.
— А это его воспитатель Урусбек, мой названный брат. Большой
Тот ловко поклонился и, сбросив куртку, предстал перед обществом во всём блеске гусарского мундира, хотя не имел права его носить.
Возгласы удивления приветствовали авантюриста. Он обнажил лысеющую голову и, склонив её в поклоне, двусмысленно улыбаясь, сказал беку Дотхо:
— Вы будете довольны моими воспитанниками. Мальчики приятные, особенно резвый мой Кучкар.
— Я буду рад принять под свой кров сына моего друга Сарымкула-бия, и вам открыты двери моего дома и моего сердца, почтенный Урусбек. Прошу к дастархану.
Начался шумный пир: пили, ели, перебрасывались шутками, хохотали, слушали музыкантов. Когда веселье начало спадать, Урусбек мигнул Кучкару, и оба незаметно вышли в соседнюю комнату.
Через некоторое время гусар появился в расстёгнутом мундире с домброй в руках. Сел на ковёр и ударил по струнам. Дверь распахнулась, и на пороге, освещённый закатными лучами, предстал Кучкар в женском наряде. Нарумяненное лицо с подведёнными бровями сияло улыбкой. Длинные косички висели из-под вышитой золотом тюбетейки. Закинув руки, поводя глазами и мелко переступая босыми ногами, он пошёл по кругу…
Восторженные восклицания заглушили музыку:
— Бача!
— Красавец бача!
— Возьми моё сердце! — сыпалось со всех сторон. Но Кучкар, окинув всех томным взглядом, приблизился к жирному лысому бухарскому купцу, всё лицо которого покрывала красная сыпь. Тот растянул рот до ушей и, глядя на мальчика жадными глазами, хрипел:
— Цветочек мой, красавец! За тебя жизнь отдам.
Его лысая голова покрылась каплями пота.
Кучкар пел, пританцовывая, а звонкий голос выводил:
Пришёл я в этот дом и всех кокетством пленил! Тихонько запретным кокетством я пленил… И нежность иная, И поза другая…Тут началось что-то невообразимое: шум, свалка. Оргия была в разгаре.
На женской половине готовились яства и посылались в комнаты Дотхо. Женщины рассказывали друг другу, что сумели подсмотреть через щёлку в мужской половине.
— Ой, душа моя, только послушай, что там делается… Приехал батыр в богатой
— Видела с крыши. И чего это он шубу надел, да и другой, точно медведь. Шерстью вверх чапан на нём. Умом, видать, ослабели, август, теплынь…
— Ов-ва! Кочевники и летом шубу носят. Солнце не прожигает. А чем богаче шуба, тем больше почёта.
— А мальчиков видела?
— Один быстрый такой, красивый…
— Его нарядили женщиной, и он плясал — все с ума сошли.
Дальше беседа велась шёпотом.
В углу двора, под развесистым тутовником, росшим возле коровника, Дильбар нежно обнимала подросшего, но похудевшего за год Ильгара.
— Ягнёночек мой, сердце моё… Плохо тебе там, голодно в степи…
— Ой, хорошо там, мама. И степь, и горы. У меня Буран большой вырос, скоро оседлаю его… — говорил мальчик, жадно поедая пирожки, припасённые для него матерью.
Утром по распоряжению бека Касым пригнал во дворец жеребёнка. Не всякий может себе позволить такую роскошь — зарезать молодого коня. Но Касым знал, что осенью предстоит большой семейный праздник в доме бека, и на всякий случай, откормил жеребчика. Бек вышел осмотреть жертву и остался доволен.
— Ну, как ты живёшь, Касым? — спросил он пастуха.
Низкие поклоны робкого человека и благословения, которые тот бормотал, растрогали бека. Ему хотелось ослепить своей щедростью пастуха и показать всей челяди, что преданные и исполнительные слуги могут быть осчастливлены им.
— Храни вас аллах, бек-бово. Какая наша жизнь в степи, в горах… Живём в заботе, чтобы сохранить и приумножить ваши табуны.
— Это хорошо. Старайся, и о тебе будет забота. Оставайся на пир, только одет ты плохо.
— Истрепался чапан. И сапоги совсем развалились.
— Ну что ж… Служишь уже год, дело своё знаешь. Можно дать тебе новый чапан и сапоги. Скажи Норбаю, чтобы выдал.
— Да будет счастье вам в жизни, да вырастет сынок на радость вашу. Только прошу, пусть ваш приказ батыру Норбаю передаст почтенный дворецкий.
Бек добродушно рассмеялся:
— Ох и заячья душа у тебя. Такой лихой пастух, а боится Норбая. Ну ладно. Бай-ака, скажите там! — обратился Дотхо к стоящему подле дворецкому.
Получив приказ, Норбай повёл Касыма к складу, где хранились запасы одежды и оружия для бекской дружины. На пороге нукер остановился, скинул свои стоптанные сапоги и сказал:
— Бери, они почти новые, тебе в степи лучших не надо. А вот и чапан.
Он снял висевшую на стене поношенную шубу.
— Как же… а бек-бово приказал новую шубу и сапоги, они сами… я не просил, — залепетал Касым.
Норбай новел широкими плечами:
— Что? Недоволен? Иди пожалуйся. В степи ночи тёмные. Бывает, обидчику кишки выпускают…