Гнёт. Книга 2. В битве великой
Шрифт:
Он пожал руку Бетгер у и обратился к Силину:
— С тобой, братец, не прощаюсь. Завтра зайди ко мне, после того как передашь жалобу. Остановился в гостинице Гаврилова, в пятом номере. С четырёх часов буду ждать. Так?
Слушаюсь. Давно мы с вами не беседовали. Коли интересуетесь жизнью кочевников, многое расскажу.
— Непременно побеседуем. До свидания.
Выйдя на крыльцо, Ронин приостановился. Глубоко вдохнув свежий воздух, запахнул плотнее шубу, подумал: "В редакцию идти нет смысла. За ними
Приглушённый влажным воздухом, поплыл колокольный звон, извещая верующих об окончании вечерни. От этого протяжного звука стало тоскливо. Ронин медленно сошёл на тротуар и остановился. На степе была наклеена афиша. Крупные буквы, освещённые сильным светом фонаря, легко читались. Нет, не заглохла ещё общественная жизнь в городе. Афиша гласила, что Музыкально-драматическое общество Ташкента ставит спектакль "Женитьба" Гоголя в Общественном собрании.
Посмотрел на часы: можно успеть. Оглянулся, поблизости извозчиков не было, бодро зашагал в заснеженную даль улицы.
На спектакль чуть не опоздал. Едва снял шубу, взял билет и вошёл в зал, как прозвучал третий звонок.
В антракте, выйдя в фоне, он удивился разнообразию зрителей. Здесь были светские дамы в пышных нарядах, мелькали скромные костюмы интеллигентов, сюртуки военных чиновников, смокинги штатских и, что было ново, — пиджаки рабочих.
Внимание Ронина привлёк техник в железнодорожной форме. Это был человек лет тридцати, плечистый, с шапкой густых волос. Что-то знакомое показалось Ронииу в спокойных чертах лица, в пытливом взгляде серых глаз. В свою очередь техник, медленно прогуливаясь мимо капитана, тоже внимательно вглядывался в его лицо, словно силился вспомнить минувшее.
"Кто же это? — мучительно думал Ронин, перебирая в памяти случайные встречи. — Кто?"
А техник проговорил:
— Если не ошибаюсь, наш асхабадский капитан?
Как только Ронин близко увидел эти спокойные серые глаза, память мгновенно вернула утраченное временем.
— Да это же Митя Глухов! Рад вас видеть. Давно не встречались, лет десять… — говорил он, пожимая широкую ладонь с длинными крепкими пальцами.
— Больше. Лет одиннадцать… Помните нашу воскресную школу? Хорошие вы лекции читали.
— Благодаря вам… вы подсказали. Как живёте? Не женились?
— Женат. Дочери уже десять, сыну восемь. Где Дима? Люблю я его, хотя и погасил он мою мечту.
— Дима в Москве, проездом был у него. На нелегальном положении, носит другую фамилию. Какую же мечту вашу он погасил?
— Женился на Марине, дочери Хмеля. Я любил её с раннего детства. Как она?
— Врачует. Скучает о Туркестане, живёт в Москве из-за Димы, помогает ему в конспирации.
— Эх, многое надо сказать…. — Глухов окинул взглядом людей, беспорядочно сновавших по фойе.
— Что ж, давайте встретимся. Я остановился в гостинице против Воскресенского базара.
— Может быть, пройдём после спектакля ко мне? Я живу недалеко. Увидите Василия Ивановича Хмеля…
— Жив Хмель? Лихой был парень… А вот и звонок, доглядим "Женитьбу", а потом…
— Хорошо.
Побывав в этот же вечер в гостях у Глуховых, побеседовав с Хмелем, Древницким и Силиным, Ронин рано утром уехал в Самарканд.
В Самарканд поезд пришёл поздно, в девятом часу вечера.
Фонари освещали пути, перрон и здание станции, а на площади было темно и грязно после выпавшего накануне дождя со снегом.
Ронин остановился на крыльце, всматриваясь, нет ли где огоньков фонарей на извозчичьих пролётках. Пешком до города не добраться — грязно и темно, дороги не видно.
За его спиной, заскрежетав блоком, отворилась дверь, из вокзала кто-то вышел.
Стоявшая возле крыльца парная пролётка придвинулась к ступенькам. Ронин повернул голову. Из-под меховой шапки на него смотрели приветливые глаза. Небольшие усы и бородка придавали лицу мягкость.
— Простите, — проговорил незнакомец, чуть тронув в знак приветствия шапку. — Полагаю, что вы ждёте извозчика? Напрасные ожидания. Наши извозчики бастуют.
— Вот как! Ну действительно положение хуже губернаторского. Как добраться до города — ума не приложу…
— Разрешите помочь вам, — улыбнулся незнакомец. — Вот мой фаэтон, довезу вас. Я доверенный купца Иванова. У него здесь большое дело. Фамилия моя Янтовский.
…На звонок дверь открыла Антонида. Увидев, кто стоит перед нею, она с радостным криком "папка!" повисла у него на шее.
— Женя! Скорее иди сюда! — крикнула она в полуоткрытую дверь.
Небольшая, ярко освещённая столовая казалась уютной и даже нарядной.
Напротив входной двери, над кушеткой, висел великолепный иомудский ковёр. Ронин узнал в нём тот, что в Асхабаде покрывал стену его кабинета.
С потолка свешивалась под абажуром яркая лампа, освещая круглый стол, покрытый камчатой скатертью. На нём, окутываясь паром, шипел никелированный самовар в виде вазы, поблёскивали тонкие стеклянные стаканы на стеклянных же блюдцах.
Возле самовара хлопотала девочка с пушистыми волосами. Она оказалась дочерью Янтовского.
Давно Ронин не чувствовал себя так хорошо, как здесь, в семейной обстановке. Узоры ковра напомнили долгие часы раздумья о милой Наташе.
— Папка! Задумался… А Женя ждёт, обнять хочет.
Ронин оторвал взгляд от ковра, повернул голову.
Рядом стоял Изветов в тужурке военного врача.
— Здравствуйте, дорогой! Как чудесно, что вы здесь, — говорил он приветливо.
Они обнялись и расцеловались.