Гнёт. Книга 2. В битве великой
Шрифт:
В это время к разомлевшему мулле подбежал тощий, костлявый азанчи и что-то зашептал на ухо.
Мулла быстро поднялся, расплатился с чайханщиком и, надев кавуши, засеменил к своему дому.
— Что-то случилось? — в недоумении спрашивали друг друга посетители. — Какое-то дело неотложное?..
Самоварчи усмехнулся:
— Пристав о волостным приехали. Повеселиться хотят у муллы.
— Что им больше делать? — проговорил хмурый земледелец.
— Был в Бухаре Ахмед Дониш, много он писал для народа. В медресе я нашёл его книгу. Хорошо рассуждал этот мудрец, — задумчиво сказал Азиз.
— Что
— А вот что: "Каков же сам эмир, повелитель правоверных, каков же сам султан? Присмотрись, и ты увидишь — развратник и тиран. А верховный казий — обжора и ханжа. Таков же и бессовестный раис [40] . А начальник полиции — вечно пьяный картёжник, атаман всех воров и разбойников с большой дороги…"
— Ов-ва! Да это сказано прямо о приставе и волостном, хотя один урус, другой правоверный.
— А жив ли этот человек? Не казнил его эмир?
40
Раис — блюститель нравов в прежние времена.
— Ахмед Дониш умер шестидесяти лет, через два года после смерти эмира Музаффара. Поэта оберегал сам народ, — ответил Азиз.
— А теперь слушайте Бедиля, — сказал Азиз.
И победил не тот, кто угнетал, А кто щитом за справедливость стал, Как ни кичись тиран — ничтожен он, В конце концов он будет поражён…— О сладкоголосый соловей-певец! Тебя хочется слушать всю ночь. Тебя прислал сам аллах…
Азиз снова настроил дутар и начал торжественным речитативом, постепенно усиливая голос:
Бедняк, разогни свою спину! Все слушайте новый закон. Хозяев всех ваших прогоним, Затихнут страданья и стон — Вам их халаты! — Вам их кибитки!Умолк певец. Тишину взорвали возгласы одобрения:
— Ов-ва! Какая песня… Какой хороший закон! Наш, бедняков, закон!
— А что будет с приставом? Волостным, самим царём?
— Прогоним. Не надо нам кровопийц, — заявил хмурый земледелец.
Разгорелись жаркие споры в придорожной чайхане.
А когда наступило время расходиться, толпой пошли провожать певца.
На широкой площадке возле говорливого арыка, под старым раскидистым карагачем, на квадратных просторных деревянных настилах с выточенной и раскрашенной решёточкой сидели гости муллы.
Краснолицый пристав в расстёгнутом белом кителе с серебряными погонами развалился на шёлковых подушках. Рядом с ним волостной — Ходжа Сеид Назар-бай. Он был высок и дороден. Небольшая окладистая борода обрамляла спокойные черты крупного лица с внимательными чёрными глазами. Держался Назарбай важно, с достоинством, не заискивал перед начальством. Говорили, что он обладал огромным состоянием и купил себе место волостного. Теперь вся округа была в его крепком кулаке.
Сеид
Попивая сладкий мусаллас, пристав спросил муллу:
— А почему, почтенный, жёны мусульманина никогда не показываются гостям?
— О хаким [41] , как можно! Нарушить завет пророка — значит оскорбить его… Таково повеление аллаха.
— Я слышал, что раньше женщины ходили открытыми и жёны пророка тоже. Магомет приказал носить покрывала женщинам после того, как его младшая молодая жена Айша согрешила с погонщиком верблюдов.
41
Хаким — начальник.
Пристав захихикал, и жирный живот его затрясся. Мулла заткнул пальцами уши.
— Уважаемый начальник! Пощадите. Мне нельзя слушать такие греховные речи.
Пристав перевёл захмелевшие глаза на своего приятеля.
— Ну, а тебе, Ходжа, жена не изменяет?
Сеид Назарбай изумлённо поднял брови:
— Зачем сказали такое, хаким? Мусульманская женщина боится мужа и почитает его.
— Чёрт возьми, хороший порядок! — пробормотал пристав. — Ну, а всё-таки жену бьёшь?
— Какой мусульманин не бьёт? Без этого нельзя.
— А если не за что бить?
— Как не за что? Женщина всегда виновата, а если не виновата, то каждую минуту может провиниться.
— Вот психология! Вот обычаи! Замечательно… Как бы мне перейти в мусульманство?
Мулла обрадованно потирал руки.
— Наша религия охраняет правоверного. В коране стих 62, глава 4 сказано: "Верующие, повинуйтесь богу, повинуйтесь посланнику его и тем из вас, которые имеют власть". Иншаллах! [42] .
Волостной рассудительно заметил:
42
Иншаллах — дай-то, господи!
— Святой отец, за совращение православного начальство вас упрячет в тюрьму и сошлёт в Сибирь. Что-то запаздывает ваш плов, — добавил он и сделал знак музыкантам.
Моментально запел звонкоголосый най — свирель, зазвенели струны дутара и зарокотала дойра — бубен. Звуки были задорные, мятежные…
Но Сеид Назарбай оставался задумчивым. Слова пристава об измене жены крепко запали в душу. Неумный этот урус, а знает многое Где-то вычитал об измене Айши пророку… Может быть, моя Тамиля тоже где-нибудь в углу сада милуется с каким-нибудь молодцом? Эта мысль обожгла. Он скрипнул зубами.
Подали жирный плов из молодой баранины. Ароматный пар защекотал ноздри, возбуждая аппетит.
Обильный ужин и десяток пиал мусалласа сморили пристава. После нескольких чашек чая он отвалился на подушки и захрапел. Хозяин заботливо прикрыл его лёгким халатом. А волостной, поручив пристава музыкантам, позвал джигитов:
— Седлать, живо!
Была глухая ночь, когда волостной очутился перед запертыми воротами. Он не стал стучать, как обычно.
— Слушай ты, — ткнул он черенком камчи джигита, — лезь через забор и тихо открой калитку.