Гнев Перуна
Шрифт:
Как и испокон веков.
Перед глазами Нестора догорала свечка. Пожелтевший пергамен вывалился из рук... А в келию продирался уже синий рассвет...
Часть третья
ШАПКА МОНОМАХА
Мчи роковой дорогой бег свой рьяный.
Пускай
брызжет кровь.
Лети, ярясь, борясь, зализывая раны,
Скользя, и падая, и поднимаясь вновь.
Э. Верхарн
Князь Всеволод — самый младший из сыновей Ярослава Мудрого — был уже немолод, когда сел на вожделенный киевский стол своего отца. Но странное дело! — не стал он от этого счастливым. Все напоминало ему о зыбкости его власти. Отовсюду ловил на себе враждебные, откровенно или украдкой брошенные взгляды. Душа его не ликовала, наоборот — он оказался в сетях сомнений и невесёлых раздумий. От этого в деяниях его не было державной твёрдости, ко всему он чувствовал недоверие, а оно-то и убивало в нём человечность.
Не доверял отцу митрополиту Иоанну; не верил своей супруге-грекине Марии Мономаховой; не верил отрокам-челядинам, сновавшим по княжьему двору... Спал и видел брата своего старшего — Изяслава, который сидел ещё в Кракове и наверняка что-то замышлял против него.
Всеволод Ярославин закрывался в своей ложнице с книгами. Греческими и латинскими, сарацинскими, аглицкими, фразскими. Среди них отдыхала его измученная душа.
Дела же княжеские не клеились. Весной сбежал из-под его руки старший сын Святослава Черниговского — Олег [120] . Подался в Тмутаракань. Кто-то в Новгородской земле убил второго Святославича — Глеба. Тень убийцы упала на него. А старший сын его соперника Изяслава — Святополк — сел в Новгороде...
120
...старший сын Святослава Черниговского — Олег. — Олег Святославич (?—1115) — князь ростово-суздальский; в 1076 г., потеряв владения, князь Олег бежал в Тмутаракань, дважды при поддержке половцев захватывал Чернигов, был в плену у хазар, затем в Византии в ссылке на острове Родос. В «Слове о полку Игореве» Олег Святославич прозван Гориславичем.
Новгород... Оттуда, издавна так уж повелось, князья садились на киевский стол.
Из заросских степей пришла весть о крещении хана Осеня: зашевелились половецкие вежи [121] , орды степняков собираются двинуться на Русь... И в этот час из Польши пошёл с лядскими ратями и волынскими дружинами меньших князей князь Изяслав. Войной пошёл на Всеволода, брата своего.
Всеволод метался в отчаянии от своего бессилия, от того, что не на кого было опереться, чтобы удержаться в стольном Киеве.
121
Вежа — кибитка, шатер, напоминающий вежу — башню.
Византия? Ромейские императоры? Там кутерьма и мятежи вельмож, нашествие турок-сельджуков, бунты в провинциях, бесконечная смена императоров... Польские князья — на стороне своего родственника Изяслава и Гертруды. Император Генрих IV повержен Папой Григорием и отлучён от Церкви; Папа Григорий VII борется с антипапой Климентием III. Английский король Гарольд, сват Всеволода, разбит Вильгельмом Завоевателем и его норманнами при Гастингсе, потерял корону и свои владения на Британских островах. Одно только и осталось от него — дочь Гита, невестка Всеволодова, жена его старшего сына Владимира...
Мир вокруг бурлил, истекал кровью. И в том мире Всеволод Ярославич был совершенно одинок.
Что должен предпринять? Куда бежать? От кого защищать вотчину свою — от Изяслава, брата, или от кочевников?
Бросил взгляд на маленький столик под иконами. Кручёная ножка его внизу распластана четырьмя виноградными листьями, вырезанными из красного дерева. Сверху яйцеобразный круг из белого мрамора. Подарок ромеев. На этом столике лежит царская шапка бывшего императора Византии Константина Мономаха. Сказал, когда увозил в жёны его дочь Марию: «Сия шапка тебе принесёт царскую власть». Вот... он — киевский князь. Получил высшую власть на Русской земле. Но как тяжело на душе!
Раскрыл дверь в сенцы, кликнул слугу. Быстроглазый белобрысый паренёк вырос в двери.
— Позови моего сына, князя Владимира.
Тот неслышно исчез за дверью.
Всеволод размышлял: пошлёт Владимира в поле, а сам с дружиной встанет против Изяслава.
Кареглазый черноусый юноша, сажень в плечах, бросив взгляд на отца-князя, сразу изменился в лице.
— Половцы?
Всеволод утвердительно кивнул головой.
— Дозволь, отче, дать тебе совет, — в глазах его вспыхнул огонь.
Всеволод стиснул зубы. Его сын желает поучать отца? Не рано ли? Но промолчал. Однако Владимир уже сник и вяло бросил:
— Послать бы к поганым половцам попов-крестителей. Верой и крестом пусть бы угомонили язычников.
— Не примут ведь, перебьют.
— Почему же? Хан Осень, видишь сам, крестился и челядь свою крестил.
— Что из того? Христианином не стал. Кочует по степи. Сейчас иное нужно. Разослать биричей по всем землям, кликать на рать.
— Согласен.
Всеволод поднялся, подошёл к мраморному столику. Шапка Мономаха, богатый и почётный дар, будто излучала силу и могущество вселенской Византийской державы. Символ власти. Удержит ли он её? Или, возможно, перехватит её сын Владимир? Вот он какой уверенный, пылкий, цепкий во всяком деле...
Взглянул зорко из-под бровей на Владимира. Тот понял отцовские мысли. Жаль стало ему отца. И обидно за него. Уж если не верить родному сыну, то кому же тогда верить на этом свете?..
Всеволод направился в ложницу.
Грузный, медлительный в движениях, он страдал от того, что на его век досталось очень мало отцовской славы и чести. А своим мечом и мудростью не умел их добыть. И не умел их сохранить, когда слава и честь неожиданно сами свалились ему с неба.
Всеволод подошёл к раскрытому окну. И вдруг с удивлением отступил. К высокому крыльцу его палат с непокрытыми седыми головами приближались два босоногих монаха. Во власяницах, с высокими сучковатыми посохами. Приближались медленно, ступали твёрдо, уверенно.