Гнев Перуна
Шрифт:
— С князем Изяславом в ляхи убег. Но я сейчас... Ужин будет. — И помчался к онбарам.
— Беги! Беги! Да не забудь девиц сюда позвать! Князя молодого потешить. Гей, слышь? Да и нас! Не забудь же!.. — кричали ему вдогонку дружинники.
На подворье уже пылал костёр. Скоро на нём поджаривался кабанчик — кто-то из дружинников прихватил в соседнем дворе.
У княжьего терема вдруг остановилась тройка ретивых лошадей. С повозки соскочила Нега. Нерадец стал привязывать лошадей к коновязи.
— Это кто? — указал Владимир на Нерадца.
— Сын ключницы. Нерадец.
— Нерадец, иди-ка сюда, — позвал кто-то из дружинников.
Князь с восхищением осматривал молодецкую фигуру широкоплечего парня.
— В дружину мою пойдёшь?
— Возьми его, княже! Семьи у него нет. Бобылём небо коптит! — подбежала к ним Нега Короткая.
— А сам что молчишь?
Нерадец переминался с ноги на ногу.
— Нынче рать набираю против Изяслава. Пойдёшь?
— Говорили — против половцев.
— В степь уже пошли заставы.
— Пошли меня в степь, княже.
— А кони есть?
— Имеет он коней, княженьку. Боярыня вон каких нам подарила. Лихие!.. — Нега Короткая горделиво повела рукой в сторону тройки.
— Ов-ва! Боярыня!.. Какая же это? — блеснул глазами князь.
— Вышатича Яна... Гаина наша!
Всё же не последние они люди в Василькове-граде, коль сам князь Владимир берёт её Нерадца к себе! Добрый воин выйдет из него — вон каков!
Нега Короткая белкой металась у чуланов, у медуш. Недобрым словом вспоминала своего Порея, который, оставив её, оставив землю, направился куда-то в чужие края добра искать. Дети без него подросли — считай, пять годочков минуло. Все на её руках! На её горбе!.. Теперь хоть легче будет. Нерадец станет дружинником, может, и братьев перетянет... Ая!..
У костра тем временем бурлило веселье. Вокруг тоненькой девушки в венке из золотистых одуванчиков водили весенний хоровод. Поставили возле своей «княгини» кувшин молока и, бросая свои венки ей под ноги, вели свою песню:
Лада-мать кличет: да подай же, матушка, ключ, Отомкни небо, выпусти росу, девичью красу...— Гей, княже, отчего закручинился? Выбирай себе ладу! — кричали захмелевшие от бражного мёда дружинники.
Князь Владимир тряхнул головой, обвёл внимательным взглядом девичий ряд. Тихо позвал Нерадца:
— Нерадец, верный мой воин... послужи-ка мне... Вон ту «княгиню» белокосую, что вся в венках... Приведи сюда...
Нерадец не шевельнулся.
— Да не бойся, не бойся, князю ведь берёшь, не себе! — подталкивали его.
Нерадец подошёл к девице, дёрнул за руку:
— Иди, князь зовёт.
Девушка блеснула радостно очами. И Нерадец узнал Любину, босоногую певунью с их улицы.
Любина тихо остановилась перед князем.
— Садись возле меня. Есть хочешь? — ласково обратился к ней князь.
Девушка покраснела. Князь угощает. Ой!
Вдруг за воротами послышался шум. Причитали женщины, плакали дети.
— Что там такое? — рассердился Владимир.
Нерадец бросился к воротам.
В свете костра разглядел, как двое дружинников вели под уздцы лошадей. За ними двигались рыдающие женщины.
— Зачем забираете последнее? Чем ниву пахать будем? Чем дрова возить? Ой, горюшко! Мужей от земли забрали, детей малых сиротами оставили!..
— А ну замолчите! Или забыли, чьи вы есть?
Женщины замолкли на мгновенье, потом тишину снова разорвали горькие рыдания.
— Тихо, бабы, князь гневается. Расходитесь по домам! Хватит!.. Всё! — прикрикнул на них Нерадец.
И толпа постепенно стала таять.
Князь Владимир удивился:
— Молодчина, Нерадец. Умеешь с простым людом говорить. Вернёшься из похода — будешь в Василькове биричем. Согласен?
— Согласен... — верил и не верил Нерадец своей счастливой доле.
— Тогда иди домой, собирайся в землю Волынскую... А я здесь ещё потолкую вот с этой белокосой красавицей...
В Волынскую так в Волынскую землю. Нерадцу всё равно. Молодой князь к себе взял — надежда появилась добыть ещё большей его милости. Спасибо матушке, что подтолкнула его на этот шаг. Теперь можно надеяться, что князь пожалует ему землю. А то ещё отличится в сечи — сила у него вон ведь какая — подковы гнёт. Может, тогда станет княжьим конюшим или стольником, а то ещё постельничим. Если повезёт, гляди — и золотая гривна блеснёт у него на груди. Боярская гривна. Вот тогда сравняется он с гордой боярыней Гайкой. Скажет воеводе Вышатичу: «Мила мне твоя боярыня. И я ей мил. Отступись, боярин. Всё равно она моя».
И поедут они с Гайкой в степи бескрайние. Поставят хижину на высоком кургане. Вокруг — сколько глазам видать — поле и поле. Вот только половцы... Нет, лучше бежать в лесные чащобы. На лесные реки. Никого там нет вокруг — лишь лесной дикий зверь да птица. И они вольные, как те крылатые птицы...
Размечтался Нерадец, сидя на коне впереди своей сотни, которую собрали под Васильковом. Были они последними в княжеской дружине — должны были присматривать за повозками, которые тарахтели следом, везли для воев сухари, пшено, сало, вяленую рыбу, брашно, соль.
Князь Всеволод шёл походом на старшего брата своего Изяслава, который со своими ратями стал под Владимиром-Волынским. Должны были биться насмерть сыновья Ярослава Мудрого, биться за отцовскую славу и землю. Ибо своей не имели.
Поход был тяжёлым. Лесные дороги — узкие, лесные речки — топкие. Досаждали тучи комаров и мошкары. Рать Всеволожья останавливалась еженощно на постой у какого-нибудь селения или просто так — под открытым небом, выставив вокруг себя заставы.
Уже были неподалёку от града, как вдруг расхворался великий князь. Воеводы решили сделать передышку, не ожидая ночи. Вокруг — леса и леса. И где-то близко от них — стан Изяслава.