Гнев Тиамат
Шрифт:
Территория вокруг была прекрасна. Лучше самых роскошных курортов. Диковинные кожистые летуны, которых здесь называли нектарницами, вились над зданиями в вышине, больше похожие на летучих мышей, чем на птиц. Мимо пронеслось что-то вроде стрекозы, крылышки ее жужжали так же, и в то же время совсем не так, как у стрекоз с Земли.
Масштаб проблемы слишком велик. Так много миллиардов людей в стольких звездных системах, в одиночку такое не потянуть. Любому человеку. Наверно, потому Дуарте решил, что больше не будет человеком. И дочь его не будет тоже. Элви пожалела, что не стала математиком. Математиков не отправляли на Илос. А без Илоса она не оказалась бы лучшим экспертом по ранам реальности, которые оставили те темные твари. Ее не призвали бы в Лаконию. И она не была бы здесь. Одно маленькое решение по молодости – и вся жизнь сложилась бы иначе.
Когда она вывернула к своему двору, у входа в сад сидел Фаиз. Его нога заканчивалась ярко-синим коконом размером с ботинок, там уже начала отрастать новая ступня. Другую ногу он положил на скамью. А рядом, опираясь на спинку скамейки, стоял Джеймс Холден.
Словно почувствовав на себе ее взгляд, Холден поднял голову и помахал рукой. Выглядел он старше, и в то же время будто бы совсем не изменился. Она направилась к скамейке, все сильнее опираясь на трость. Гель в бедре жег огнем. Следующие несколько часов на ногах в лабораториях Кортазара представлялись кошмаром.
При ее приближении Холден с Фаизом коротко обменялись парой фраз, и Холден быстро зашагал прочь. Пока она добрела до мужа, он уже скрылся за живой изгородью.
Фаиз подвинул здоровою ногу, давая ей сесть. Под глазами у него залегли темные мешки, но улыбка осталась такой же веселой и сардонической, как в тот день, когда они познакомились. Или в тот, когда она вышла за него замуж. Или в тот, когда они чуть не погибли, потому что террорист заминировал посадочную площадку.
– Наверно, жизнь я прожила неправильно, – пожаловалась она.
– Знакомое чувство, – ответил он. – Но потом я смотрю на тебя, и понимаю, что что-то в моей жизни было верным. И плевать, даже если моя предыдущая инкарнация укокошила священника.
Она взяла его за руку, переплела с ним пальцы. Будущее уже не казалось таким мрачным.
– У меня сейчас состоялся очень интересный разговор, – поделился Фаиз.
– Как и я у меня, – ответила она. – Но мой разговор засекречен, так что рассказывай первым.
– Ну, он был ужасно уклончив, но по-моему наш старый друг Холден только что сообщил мне, что Кортазар замышляет убийство.
Переведено: grassa_green
Глава 27: Тереза
Все стало по-другому. Она пыталась притвориться. Что отец всего лишь болен, как иногда случается с нормальными отцами. Встала утром, увидела рядом Крыску. Как обычно, прошлась по садам Государственного Здания. Все обращались к ней точь-в-точь как всегда, кроме знавшего правду Илича.
Скорее всего, думала она, все считают, что отец проводит углубленные консультации с лучшими умами империи по поводу происшествия с «Тайфуном». Люди верили в отца. Он был сутью Лаконии. Ей показалось, что охранники слегка вытянулись, когда она прошла мимо. Что повара в столовой приберегли для нее лучшие угощения. Не потому, что она заслужила. Просто она была ближе всего к нему, а они хотели показать свою пользу. Их напугало то, что они видели. Ее тоже. Но их истории заканчивались словами «все будет хорошо», а ее – нет.
Ближе Илича у нее никого не осталось, но теперь он чаще уходил, и реже проводил время с ней. Когда они виделись, единственным уроком становились новые правила. Ни с кем не говори о высоком консуле. Не показывай страха. Не покидай территорию Государственного Здания.
Она пробовала смотреть новости и любимые фильмы, но сосредоточиться на них не выходило. Пыталась читать любимые книги, но слова скользили мимо сознания. Пробовала изо всех сил бежать вдоль стены, чтобы боль и изнеможение отняли саму способность что-то думать или чувствовать. Это хотя бы как-то помогало забыться.
После обеда или перед ужином она приходила посидеть с отцом. Келли купал и одевал его, так что когда бы они ни пришла, он выглядел подтянуто и опрятно. Она садилась рядышком за стол и на его дисплеях прогоняла несложные математические доказательства или схемы древних битв. Иногда, словно в глубокой задумчивости, отец кивал на изображение. Иногда поглаживал воздух вокруг ее головы, будто что-то там видел.
Она поймала себя на том, что внимательно изучает его. Разглядывает. Кожа на его щеках огрубела из-за старых шрамов от акне. Волосы на висках немного поредели. Кожа под подбородком стала дряблой от старости. И другие признаки. Опалесценция, которая порой заставляла его кожу сиять перламутром, а порой исчезала вовсе. Грозовая тьма в его глазах.
Чем больше она наблюдала, тем меньше он напоминал ее отца – великого человека, шествующего и через вселенную, и через собственную жизнь Терезы с непреклонностю бога – и все больше… просто кого-нибудь. Хуже всего становилось, когда он выглядел грустным. Или испуганным. Он не замечал, как она плачет.
Илич делал, что мог.
– Извини, что мы мало видимся с тех пор, как… ну, с тех пор как.
Они сидели у фонтана, где он объяснял ей, что такое водоизмещение. Как заставить плавать что-то, что тяжелее воды, сделав его пустым. Она смотрела на рябь на поверхности воды и думала, всплывет ли она сама.
– Все нормально, – ответила она. – Я понимаю.
Его кожа казалась пепельной. Глаза – водянистыми от усталости и стресса. Улыбка осталась той же. Раньше Тереза думала, что его улыбка значит, что он ее не боится. Теперь казалось, что это всего лишь хорошо подогнанная маска.
– Не знаю, поможет ли, – сказал он, – но отчасти то, что ты сейчас чувствуешь – нормально. Каждый рано или поздно проходит через момент понимания, что его родители – всего лишь люди. Что эти легендарные в его жизни личности тоже борются и сомневаются. Что стараются изо всех сил, сами не зная, к чему стремиться.
Гнев в груди Терезы стал первым теплым чувством за много дней.
– Мой отец – правитель человеческой расы, – сказала она.
Илич усмехнулся. Он что, всегда так хихикал, и она только сейчас это заметила?
– Да, это кое-что меняет. Но я не хочу, чтобы ты чувствовала себя одинокой.
«Может, тогда что-нибудь сделаешь, чтобы мне не быть одинокой? – промолчала она. – Или ты думаешь, мне достаточно твоего сочувствия?»
– Знаю, хранить такой секрет тяжело, – сказал Илич. – Мы делаем это по единственной причине – ты и твой отец крайне важны.