Гнев. Счастье внутренней тишины.

Хан Тит Нат

генной длины и ширины, и какой-нибудь монах замечал: «Я видел много других подстилок». И монахи порой даже начинали спорить о цмере подстилки. «Лучше бы мы говорили о более серьезных вещах, - досадовал я про себя.
– Хорошо бы нам поговорить о Дхамме».

уИ тут я осознал, что вся моя духовная практика свелась к мелочной ежедневной рутине, что мне приходится жить бок о бок с людьми самых разных характеров и темпераментов, умы которых необя-шгельно столь устремлены к истине, как мой ум, и я загрустил. Тогда я на практике столкнулся с Пятью Препятствиями, и мне было куда бежать от них. Я был вынужден выучить урок, который вы-^Нп мне.

)Первое препятствие это жадность. Вы даже не представляете, какие формы порой принимает у монахов этот порок. У мирянина есть РОзможность по своей воле подбирать

себе вещи, которые он счита-» полезными и нужными, но монахи практикуют воздержание, и у них очень мало вещей, поэтому их жадность сосредоточивается вокруг таких вещей, как роба или чаша для подаяний. Нам разрешалось есть только один раз в день, поэтому часто мы питали жадность и in отвращение к еде. В монастыре Ват Па Понг нам приходилось Довольствоваться той хижиной, которую нам давали, поэтому ино-

гда мне везло, и я селился в очень милом домике, а иногда мне приходилось довольствоваться халупой. Но в таком случае человек получает хорошую возможность наблюдать за отвращением, которое возникало, когда ему давали то, что ему не нравилось, или удовольствие, когда ему давали то, что пришлось ему по душе.

Верите вы мне или нет, но первые несколько месяцев я как одержимый носился со своей робой. В монастыре, в котором я жил прежде, монахи носили робы кислотно-оранжевого цвета, мне этот цвет не нравился. Когда я переселился в монастырь Ват Па Понг, то увидел, что тамошние монахи носят робы охрового или желто-коричневого цвета, и мне очень захотелось носить именно такую робу. Сначала мне отказали в новой робе, и мне пришлось носить прежнюю кислотно-оранжевую робу. Я испытывал алчное желание заполучить новую, охровую робу большого размера. В Таиланде робы никогда не приходились мне впору, а в монастыре Ват Па Понг монахи шили робы по мерке. Наконец, примерно через месяц Аджан Ча попросил одного монаха сшить мне несколько роб, но тогда я стал одержим цветом. Я не хотел, чтобы роба получилась слишком коричневой. И мне не хотелось, чтобы в ней было слишком много красного. Я прямо-таки отчаялся найти нужный цвет робы и пал духом!

Буддистским монахам не разрешается есть после полудня, но Винамвсе же кое-что позволяет, например сахар. Тогда я обнаружил в себе маниакальное влечение к сладостям, хотя прежде я вообще не испытывал тягу к сладкому. В нашем монастыре через каждые два или три дня устраивали сладкое чаепитие, и я с нетерпением ждал, когда же наступит тот день, когда мне подадут чашку со сладким чаем или кофе. Иногда монахи даже варили какао! Стоило в монастыре появиться слуху о том, что сегодня вечером нас угостят какао, и никто уже не мог думать о чем-то другом.

В те времена половое влечение мне не досаждало из-за того, что я был одержим сахаром и прочими сладостями. Ночью мне снились кренделя и булки с маком. Я сидел за столом и собирался отправить в рот кусок торта, но тут я просыпался и думал: «Эх, даже во сне мне не удалось поесть как следует!»

Перед отъездом в Таиланд я несколько лет жил в Беркли, штат Калифорния, где я был предоставлен самому себе. Я не чувствовал, что кому-то чем-то обязан, что мне надо придерживаться какого-то строгого образа жизни. Но в монастыре мне пришлось жить согласно традиции, которая мне не всегда нравилась, с которой я не всегда был согласен, к тому же у меня не было авторитета. В принципе, я охотно слушался указаний Аджана Ча, поскольку уважал его. Но

мне иногда приходилось подчиняться монахам, которые не нрави-шсь мне, и я считал, что я умнее их. В монастыре Ват Па Понг мо-п;|хи не давали мне спуску, тогда как в других тайских монастырях "ми без конца нахваливали меня. Мне часто говорили, что я очень тлковый ученик. Я тогда впервые в жизни почувствовал себя ска-шчным красавцем, ведь монахи при виде меня восхищались: «Какая v гебя красивая кожа!» Просто им нравилась белая кожа, а моя кожа, ь и не блещет красотой, все же белая. Однако в монастыре Ват I la Понг монахи говорили: «У тебя некрасивая рябоватая кожа». То-i i.i мне было чуть больше тридцати лет, и я был очень чувствительным к отзывам о своей внешности. Меня спрашивали: «Сколько тебе лет?». Я отвечал: «Тридцать три». «В самом деле?
– удивлялись монахи.
– А мы-то думали, что тебе не меньше шестидесяти лет». Мотом они критиковали мою походку. «Ты неправильно ходишь, -говорили монахи.
– Тебе недостает внимательности во время движения». Мне дали мешок. Я просто бросал его на землю, думая, что не Т«к уж и важно задумываться об обращении с каким-то мешком. Но говорили: «Положи мешок правильно. Обхвати его руками, а ртом медленно

поставь на землю», t Монахи высмеивали мою манеру есть, мою походку - ни одна |Влочь во мне не могла ускользнуть от их глаз, и все же я решил ос-ься и выдержать это испытание. На самом деле, я учился приспо-ииваться к традиции и дисциплине. Для этого мне пришлось рань много лет, потому что во мне возникало сильное противодействие. Но я начал понимать мудрость дисциплины Винаи, а эта муд-!. проявляется не только в строках этой книги. Если у вас уже мнение относительно традиций и самих правил поведения мо-тогда вы можете подумать: «Это правило необязательно». Вы ге почти целый день логически рассуждать, а потом заявить: *воре двадцатый век, эти правила соблюдать необязательно», яснее чувствуете, что вы не цельны, и спрашиваете себя: )но, я страдаю?» Вы постоянно наблюдаете за своими реак- ли,когда вас поправляют, критикуют или хвалят. Ёвстепенно вы развиваете невозмутимость и со временем пони-р, что гнев, раздражительность и отвращение начинают исче-Когда ваш ум утрачивает привычку реагировать отвращением, приобретаете радость и душевный покой.

неровал в практику, учителя и монастырь, поэтому сильно |1нич олся ко всему этому. Я не видел в своей новой жизни никаких Ьстатков и чувствовал, что таким образом должны жить все люди Когда в наш монастырь приходили люди, я считал своим дол-5ратить их в буддизм. Теперь я понимаю, что чувствуют мис-

сионеры. Вы ощущаете воодушевление и сильную привязанность к тому, что помогло вам, что сделало вас счастливыми, благодаря чему вы пережили проблеск просветления. И вы чувствуете, что ваш долг - рассказывать всем людям о своем опыте независимо оттого, хотят они слушать вас или нет.

Я не испытывал никаких затруднений, разговаривая с западными людьми, которые соглашались со мной. Мы очень мило беседовали. Я поддерживал их духовный поиск, и они начинали ощущать ту же преданность буддизму, что и я. Мы находились в одинаковом состоянии. Мы гуляли и разговаривали о нашей традиции, называли нашего учителя самым лучшим на свете, признавались друг другу в своих чудесных открытиях. Все эта идиллия продолжалась до тех пор, пока однажды не случилось неизбежное событие: к нам приехал один высокомерный американец и начал громить буддизм.

На меня это событие произвело сильное впечатление. Шел пятый год моей буддистской практики. И тут к нам из США приехал чело-1 век, который практиковал в дзен-центре Сан-Франциско. Он начал находить изъяны в Аджане Ча, в нашем монастыре, в буддизме Тхе-равады, в правилах монашеского поведения - во всем. Этот человек оказался очень эрудированным. Он ездил по монастырям, разговаривал с разными учителями и искал в них недостатки. Своими словами он сильно смущал людей. «Может быть, в мире уже есть более совершенные и быстрые способы самореализации, - думали они.
– Возможно, Аджан Ча сильно отстал от времени». Этот американец побывал в Индии у одного гуру, который устраивал сессии медитаций, уверяя людей в том, что человек, проходя его курс, почти мгновенно становится сотапанной(первая стадия освобождения из четырех. Арахант это высший пик освобождения - прим. ред.). «Я так и не понял, стал я сотапанной или нет, - пожал плечами этот человек.
– Пусть ваш учитель подтвердит мое очередное достижение на духовном пути». Но Аджан Ча ответил молчанием. Тогда я почувствовал сильное отвращение к этому американцу. Мне хотелось стереть остальные ветви буддизма, отказать всем прочим учителям в звании духовного мастера. Я начал с большим скептицизмом относиться к другим философским системам. Стоило кому-то сказать, что ему известна более совершенная система, как я сразу же (даже не поинтересовавшись, почему человек считает ее более совершенной), находил множество аргументов, чтобы доказать ее слабость. Итак, я завел привычку пренебрежительно относиться к другим учителям и традициям. Но такое умонастроение не принесло мне радость. Я понял, что страдаю, так как мне приходится постоянно отстаивать одну философию, одновременно отвергая все, что угрожает

6е<

i.i II

безопасности существования, обретенной мною благодаря привя-

шнности к моей традиции.

Если вы не понимаете природу сомнений, свойственный уму механизм нерешительности, тогда вы будете часто колебаться. Когда вто-то говорит: «Мне известен более совершенный и быстрый способ достижения просветления», вы сразу же впадаете в нерешитель- Ярссостояние и думаете: «Может быть, в самом деле есть более со-Цршенный и быстрый способ». Затем человек начинает описывать