Гнилое яблоко
Шрифт:
Что мне делать – рассмеяться, выругаться или забыть обо всем и врезать? Я не мог выбрать, поэтому только сказал:
– Врожденный кретинизм – твой диагноз, Отум. Это ты болтаешься туда, сюда. При эдаком образе жизни ты обязательно однажды вляпаешься в такое дерьмо, что не выплывешь даже на своем самомнении. А я впервые сорвался с места. Еще могу рассчитывать на везение новичка.
Отум рассмеялся.
– Вполне логично, но не верно. Моя цель была определена еще до моего рождения. Можешь считать меня праздношатающимся, но я движусь в верном направлении. И, поверь мне, одержимо стремящиеся к цели в большинстве случаев выживают. Сначала идут в расход те, в чьих головах полная неопределенность. Такие, как ты.
Миико, резко остановившись, ждал нас, пока мы не сровнялись с ним.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – сообщил он с вопросительной полуулыбкой.
Отум молча провел по его шее, обхватив ее длинными пальцами, и затем вниз, по груди, до живота, умышленно – я понимал это – провоцируя во мне ревность. Миико наивно улыбнулся. В отличие от него, я понял этот короткий, полный недосказанности и намеков разговор слишком хорошо, и злился до белых точек перед глазами. В то же время в груди осел холод.
«Ты что, убил кого-то?». Сейчас я бы уже не смог так легко, не задумываясь, выплюнуть этот вопрос. Потому что опасался ответа «да».
Отум угрожал мне. Но здесь было и что-то кроме враждебности и обещания неприятностей. Что самое скверное, я отзывался. Поверхностью моей кожи, моим животом, кончиками моих пальцев. Пусть я был сплошной заурядностью, но в Отуме было что-то… какая-то тайна. И интерес к нему был силен, как голод.
В метре от нас с ужасным ревом пронеслась огроменная фура с зелеными роанскими буквами на борту, брызнув на нас песком и мелкими камушками с шоссе. Миико шарахнулся. Я прикрыл уши ладонями. Отум, не дрогнув, продолжал движение, сочтя фуру недостойной его внимания.
– Отум! – крикнул я. – Как тебя зовут по-настоящему?
Он прижал ладони к затылку и потянулся.
– Даже если ты узнаешь, как меня зовут, не думай, что я что-то изменю в твоем поганом существовании. Хотя ты и не узнаешь. Если только за пятнадцать секунд до твоей смерти.
Небо было бело-синеватое, как молоко, разбавленное водой. Его бледный цвет и в теплый день, а не в прохладный и продолжающий остывать сегодняшний, создавал бы ощущение холода, и от одного взгляда наверх я покрывался мурашками. Не задумываясь о неминуемом комментарии Отума, я достал из рюкзака ветровку. Плевать, что август. По ощущениям октябрь. Не могу припомнить другого такого холодного и дождливого лета.
– Детка замерзла, – ужаснулся Отум, драматично раскрывая глаза.
Я сделал вид, что не слышу. В моей голове теснилось много мыслей, но все они были не для озвучивания.
Отум опасен. Умышленно отстав, я смотрел в его спину и думал о том, что Отум неизвестно кто и ждать он него нужно неизвестно чего. Причем, используя его же высказывание, плохой вариант развития дальнейших событий куда как вероятнее хорошего. Отум двигался плавно, с расслабленным спокойствием сильного, находящегося среди слабых. Но насчет меня он заблуждался. При необходимости, силы у меня найдутся. Объяви мне войну, Отум…
… и мы повоюем.
– Ты что-то сказал? – спросил Отум, оцарапав меня колючим взглядом.
– Нет. Просто слишком громко подумал, – ответил я.
Мы свернули с шоссе на узкую разбитую дорогу, которая выглядела так, будто ее не чинили ни разу за долгий срок ее службы. Асфальт растрескался и крошился. По обочинам уныло повисли рано пожухшие кусты. Миико наклонился завязать распустившиеся шнурки, затем потрогал вялый лист и спросил:
– Что это за пыль?
Но ему никто не ответил.
И вскоре случилась эта ерунда в магазине.
4. Ерунда в магазине
Магазин был маленький, с красной застекленной дверью. Узкие прямоугольники стекол казались матовыми из-за покрывающей их желтовато-серой пыли. Ни одно ровеннское строение не обходится без крылечка, хотя бы в три ступеньки, но это все же обошлось, отчего у магазина был нестойкий и какой-то «временный» вид, создающий ощущение, что вот-вот приедет эвакуатор и отбуксует хлипкое строение прочь. Однако, когда мы растворили дверь, внутри приветственно зазвенел колокольчик. Отум вошел первым и, как самый высокий из нас, задел колокольчик лбом. Звяканье заглушило ругательство, которое Отум бросил себе под нос.
Девушка, сидящая за прилавком, подняла голову и посмотрела на нас сквозь линзы очков. На коленях у нее лежала книжка, видимо, довольно занятная, потому что на лице девушки мелькнуло недовольное выражение, когда ей пришлось прервать чтение и встать, встречая потенциальных покупателей.
– Здрасьте, – флегматично поздоровался Отум.
– Здравствуйте, – прохладно ответила девушка, снимая очки и аккуратно убирая их в зеленый футляр. Открытое, ее лицо оказалось очень юным («неискушенное», это слово пришло мне в голову первым). Кожа прозрачная, чистая, на носу и щеках веснушки, едва заметные, словно нарисованные кончиком тонкой кисти. Неуловимую красоту таких лиц может передать только акварель.
Отум рассматривал товары на полках. Я почувствовал растерянность. Что нужно покупать, отправляясь неизвестно куда? Что наша цель (цель Отума, то есть) – Торикин, я верил все меньше и меньше. К тому же я не имел представления, сколько нам предстоит идти, и чем я займусь, когда дойду.
Я подрабатывал летом и скопил немного денег. В основном работенки вроде «почини здесь забор, мальчик, а потом сбегай живо туда и принеси то» – лишь бы на долгих каникулах не мозолить глаза матери. Сейчас я понял, что денег действительно немного. Я впервые осознал материальную проблему, обрушившуюся на меня вместе с моей новой самостоятельной – и лишенной хоть какой-то определенности – жизнью. Если в какой-нибудь день я обнаружу себя лежащим под дождем на тротуаре, вспоминая свой последний ужин позавчера, сдамся ли я, решив, что пора мне тащиться обратно?
(ни за что)
Я завидовал Отуму, который сейчас лишь повторял то, что делал уже сотню раз. Конечно, когда-то и у него были подобные моим терзания, но они пережиты и растворены в опыте бродячей жизни. Голос Отума звучал сосредоточенно и монотонно. Хлеб… консервы… печенье (это для Миико, догадался я; такая заботливость со стороны Отума меня удивила)… вода в пластиковых бутылках… кофе… одноразовая посуда. Я искоса посматривал на Отума, стараясь не поворачивать к нему голову. Отум определенно тяготел к стилю поведения «мразь», но стоило ему оставить свои высокомерные и вычурные манеры, он начал производить неожиданно приятное впечатление. Сколько ему лет? Высокий и – в данный момент – серьезный, он выглядел лет на девятнадцать, и все же я не давал ему больше шестнадцати. Старше меня на год-полтора, не больше. Возможно, к тому времени, как ему действительно исполнится девятнадцать, он признает свои сточенные зубы ошибкой молодости.