Гномики в табачном дыму
Шрифт:
Летчик спал в комнате отдыха. Мы разбудили его, попросили карту. Митенька приблизительно очертил место, где в 1952-м по заданию комсомола вел поиски беглого военного преступника. Место это оказалось километров на сто севернее нашего лагеря.
— Значит, в верном направлении ищем! — вырвалось у меня.
— Там золото? — удивился Митенька.
— Да, Митенька, да! Самый ценный металл!
Я расцеловал от радости шофера и повернулся к летчику.
— Готовь свою «стрекозу»!
Летчик попытался было возразить, но, видя, как я
Еще полчаса шумного разговора в кабинете начальника аэродрома, и нам разрешили вылет.
Митенька брел за нами и ныл, словно медведь с больным зубом: «Убьет меня Доки, убьет». Проводил до вертолета, пожелал успеха и, буркнув: «Черт с ним, что будет — будет», затрусил к черной «Волге».
Вертолет взревел.
— Посадишь «стрекозу» точно в тот квадрат, который пометил Митенька, — велел я летчику. — Говорит, там осталось еще несколько ванн, если только не растащили. Но сначала сделаешь два-три круга над ним, осмотрим сверху.
— Полетаем, как в старину? Сколько лет минуло с той поры!
— Сколько? Лет десять — двенадцать!
— Горячее было время! Славное!
— А чем сейчас плохо? Разведучасток определился, и вертолет нам больше не нужен. Не так мотаемся, хотя ходьбы и теперь хватает.
— Каждый со своей колокольни смотрит. Меньше стало полетов — меньше и зарплата.
— Брось пить, хватит тебе твоей зарплаты.
— Давно бросил.
— С чего это?
— Почки пошаливают, взялся за ум, сам знаешь, какое у нас требуется здоровье.
— Знаю, знаю. Я и сам давно б загнулся, не будь таким здоровым.
— Да, здоровья тебе не занимать… — Летчик глянул мне в глаза. — И здорово освоился в тайге, комары и те признали своим, не трогают, — и засмеялся.
— Ты смеешься, а они в самом деле меня не кусают — им моя кровь не по вкусу!
Не по вкусу… Не нравится им моя кровь. Неужели отличают здоровую от… Ничего, наступит конец их раздолью тут…
— Представляешь, какой тарарам подымется в лагере, когда свалишься им на голову!
— Это точно — ошалеют!
Немного погодя штурман сообщил, что мы подлетаем к намеченному квадрату. Стали снижаться. Летели совсем низко, над самой тайгой, но сколько ни вглядывались, ничего особенного не заметили.
— Давай опускайся вон на ту поляну, — я указал летчику место.
Поляна была размером с небольшой стадион, вся в цветах. На краю ее у опушки заметно выделялась прямая темно-зеленая полоса. Мы пошли туда и обнаружили широкий прогнивший деревянный желоб, весь заросший высокой травой, мхом. Желоб тянулся к лесу. Как колотилось сердце, сами можете вообразить. Летчик обогнал меня и бежал вдоль желоба, отбиваясь от комаров. Внезапно я обернулся, как от толчка, и увидел продолговатую глыбу, какое-то подобие саркофага под зеленым саваном. Не успел я заорать: «Вот они!» — как летчик уже впрыгнул в разбитую ванну, полную хвои и палой листвы. Чуть поодаль заметил еще одну зеленую глыбу, вернулся к
У летчика был прибор. У скал прибор буквально трещал — шкала не была рассчитана на такое содержание элемента.
— Что за допотопный у тебя прибор? — разозлился я, словно летчик был виноват.
— Такой, какой положен по инструкции.
— Ладно, не все ли теперь равно, — бросил я почти безразлично. Возбуждение разом улеглось.
Летчика озадачил мой тон. Мне бы кричать, орать от радости, а я стою себе, будто ничего особенного не произошло!
Странно все-таки устроен человек… Как ждал этого часа! А теперь, дождавшись, думаешь, ну и что, так и должно было быть. Рано или поздно, я ли, другой ли — кто-то добрался бы до этих скал.
Передохнув немного, я стал скалывать образцы, сделал нужные записи. Весь взмок, по лицу струился пот. Усталость навалилась внезапно.
— Плачешь от радости? — улыбнулся летчик.
— Нет, лью трудовой пот, — усмехнулся я.
Мы двинулись к вертолету.
Взяли курс к нашему лагерю.
— Слушай, тебе доводилось сбивать вражеский самолет?
— Я не был на фронте.
— Чем же занимался в войну?
— Новые самолеты испытывал.
— А что ты чувствовал, когда приземлялся после испытания?
— Выпить хотелось.
— Потому-то и уволили.
— Нет, не пил тогда.
— Может, скажешь, и сейчас не пьешь! Брось заливать! И вообще!.. — и захлестнула радость — я стиснул летчика в объятьях.
Вертолет дернулся, рванулся в сторону, и я мгновенно пришел в себя.
— Извини.
— Ты что — спятил?! — заорал летчик и тут же сообразил: — Наконец-то прорвало тебя!
— Парашют есть? Спрыгну над лагерем!
— Веревочная лестница к твоим услугам — спустишься как Ромео!
— Ладно, спущусь как Ромео.
Смеркалось, когда вертолет пролетел над лагерем, но я видел, как наши выскакивали из палаток и неслись к ближайшей поляне. Поляна завалена была валунами, поэтому вертолет повис над ней метрах в десяти.
— Всего хорошего, Монтекки! Скоро увидимся, наверное! — сказал я летчику, прощаясь.
— До свидания, Ромео. Желаю успеха!
— Спасибо! Плюнь через плечо на черта! — потребовал я озорно, помахал на прощанье и стал спускаться.
Я боялся смотреть вниз — слишком свирепые были лица у Пельменева и Александрова. Они держали нижний конец лестницы, как держат в цирке для воздушных гимнастов.
— Может, не стоит спускаться? — спросил я с лестницы.
— Что случилось?! — крикнул, не вытерпев, Александров.
— Что случилось?! Почему возвратился! — Пельменев грозил мне кулаком.