Гномики в табачном дыму
Шрифт:
— Еще один тост и тогда, — согласился наконец Важа.
— Как хочешь.
— Пьем за сегодняшний день. Первый раз у меня такой день.
— А что в нем особенного?
— Как что! — удивился Важа, вперив взгляд в Нану. Нана не отвела глаз, потом встала.
— Погоди, и я с тобой, — Важа оглядел статную Нану — от французских каблучков до темно-карих глаз, и, поднимаясь, ухватился за ее голень, делая вид, что не встать ему иначе. И Нана не придала значения, но Важа скользнул рукой выше и получил пощечину.
—
А «чертовка» преспокойно сказала Лали:
— Пошли, поднимемся на башню, на самый верх, хочешь?
Они ушли.
— Осторожней там, не слетите! — предостерег я.
— Пойдешь с нами?
— Нагоню, — неловко было оставлять Важу одного.
— Одолел меня, кажется, коньяк, — объяснил Важа.
— Да, пятизвездочный крепкий, — поддержал его я.
— А другой, с четырьмя звездочками или тремя, и пить не стоит, все равно что водка, которой ополоснули дубовую бочку.
— Точно.
— Развезло меня, — на щеке Важи пылала пятерня.
— Поспи немного.
— Нет.
— Нарвешься на инспектора — с девушками едем, остановит.
— Не хочется спать. Недотрога какая.
— Пойдешь?
— Нет, уберу пока.
— С этим девушки управятся.
— Тогда машиной займусь, — чувствую, обиделся на меня Важа.
Я забрался на башню. Девушки стояли выше, ветер вздувал их платья и они руками придерживали подол.
— Идите, помогите Важе убрать, я осмотрю все и опишу вам.
— Ты останься, а я пойду, — сказала Нана Лали.
Мы с Лали стояли на самой верхотуре башни. Потом Лали спросила:
— Любишь меня?
Я сказал ей, что люблю.
Когда мы спустились, было уже темно. Важа и Нана сидели в машине и слушали джаз.
— Едем? — спросил Важа.
— Как хотите, — сказала Лали.
— Едем, — решила Нана.
— Куда?
— В Тбилиси.
Машина медленно, осторожно выбралась с проселка на шоссе. На перекрестке столб с указателем уведомлял нас, что до Тбилиси сто километров.
— Хорошее место Дманиси, — заключил Важа.
— Славно провели время, да? — заметила Лали.
— Очень, — согласилась Нана.
— Там цари жили? — проявил любознательность Важа.
— Не знаю. Одно время этот городок принадлежал Садуну Манкабердели.
— Кто он такой?
— Курд.
— Ва! — сказал Важа, потирая щеку.
Машина набрала скорость. Руль запрыгал. Деревья, кусты, дома, телеграфные столбы безудержно неслись навстречу, словно давно нас не видели и очень соскучились. А я развлекался, следя за асфальтом. Он ошалело летел на нас, нырял под колеса и застывал позади машины, как липкий раствор, а я опять переводил взгляд на асфальт перед нами — он летел, нырял, застывал. Когда же я снова посмотрел вперед — на нас надвигалась огромная машина…
1965
ПОДЗЕМНЫЙ ДВОРЕЦ
Место, где обосновались геологи, называется Сатевзиа [18] . Ленивая речушка, в которой сейчас раздолье малькам, головастикам да лягушкам, видимо, когда-то изобиловала рыбой. В Сатевзиа всего четыре здания, из них — два общежития. Вокруг отвалы выгоревших пустых пород, на их фоне чернеют пасти старых выработок.
18
Сатевзиа — образовано от грузинского слова «тевзи» — «рыба» и означает место, где ловится рыба.
В глухих безлюдных местах, особенно в горах, легко сходишься с людьми. Геолог в постоянной борьбе с природой, и рядом с ним должен быть опытный, выносливый и надежный друг. Время отсеивает слабонервных и безвольных, в партии остаются стойкие и стоящие, как при промывке золотоносного песка: песок уносится водой, а на лотке остается золото. Вот почему каждого нового члена экспедиции геологи встречают скептической улыбкой.
Трудно пришлось мне поначалу, но помогли, не во всем разбирался — всему научили. Тосковал по родным, по дому, городу; постепенно позабылись развлечения, девочки, футбол, зато стало привычным, наполнилось смыслом слово «план», не смешило оно меня больше. Впервые в жизни я был предоставлен себе и понял, на что годен и чего стою.
Чтобы изучить месторождение руды и точнее определить ее запасы, иногда я тайком захожу в старые выработки. Это запрещено, но штольни хорошо сохранились. И я рискую.
— Ты куда, далеко собрался, паря?
Это Перула возник на моем пути, как черт из-под земли.
— Никуда, прогуливаюсь. Пошли со мной.
— Нет, в Сатевзиа иду за хлебом.
— Тогда всего.
— Всего.
Перула местный, из деревни. Чудной очень и смешной. Его большой горбатый нос и торчащие, смахивающие на граммофонную трубу уши невольно привлекают взгляд, а вместо колен у него явно пружины — шаг короткий, тихий, и появляется всегда внезапно и там, где не ждешь.
Первая штольня проведена была у истоков речки Лоднари. После подсчета объема руды участок был законсервирован. Но по моим соображениям, запасы руды превосходили предполагаемые.
Я зажег карбидную лампу и вошел в штольню.
Со стен сочится вода, тоненькими струйками стекает в канаву, предусмотрительно прорытую с одной стороны штольни. В глубокой тишине только тихо журчит вода. Пласты горных пород одни над другими, как страницы книги. Молчат пласты. Если сумеешь понять их молчание, сумеешь перелистать и прочесть книгу природы.