Гномон
Шрифт:
— Стоп.
Голос Свидетеля обрывается резко, прямо меж двух фонем.
— Кириакос не говорил об Огненном Хребте.
— Патриарх Николай Мегалос косвенно упоминает о нем во время первой встречи с Кириакосом: «Хребты наши вновь облачатся огнем. Хватит Греции разрываться на части!»
— Уверенность?
— Нет веских оснований считать данное совпадение важным, но это специфическое словосочетание с низкой вероятностью случайного совпадения. Наиболее вероятная причина его появления: эти слова что-то значили для Дианы Хантер, поэтому она бессознательно вставила их в нарратив. Это необязательно важно, но может помочь больше узнать о ней.
— Формальный показатель уверенности?
— Вероятность того, что это совпадение прямо связано с делом, — немного ниже восьми процентов.
Мьеликки Нейт потягивается и морщится, когда чувствует синяки и ушибы. Сначала банкир Кириакос, а теперь Афинаида: полнокровные, убедительные истории, которых не должно быть в голове Дианы Хантер. Нарративы, блокирующие доступ к ее собственным мыслям во время нейродопроса. Такой сценарий рассматривался в академической литературе (которую Нейт просмотрела, готовясь к встрече с надушенным Оливером Смитом), но это, как она поняла, первый случай реального применения «гамбита Шахерезады». Не одна история, а две. И когда следователь приблизится к сути первой, возникает вторая и обновляет защиту. Когда она ослабеет, объект может снова вернуться к первому потоку и так далее. График этого метода дал ему научное название — синусоидальная реинсерция. Так бороться с машиной все равно бесполезно и наверняка тяжелее и опаснее для объекта, что может оказаться важным в деле Дианы Хантер. И все же удивительно. Держать две подобные истории в голове одновременно. Нейт бы не поверила, что такое возможно, если бы сама не увидела.
Она размышляет о том, как отреагировала команда техников, проводивших опрос. Могли они решить, что сложная защита намекает на опасные сведения, которые объект хочет скрыть? Возможно. Особенно если учесть, что между историями есть связи, перекличка. В обеих злобное божество вторгается в реальность и грозит разорвать мир на части. Такой мучительный, манящий намек на опасность, непроверенный и — если защиту не сломить — непроверяемый. Им, наверное, кошмары снятся. В таком случае они могут повести себя резко и даже торопливо. Могла спешка стать фатальной для старой женщины, которой было нечего скрывать, кроме, разве что, атавистического страха перед нейральным вмешательством? Но если так, откуда взялся Регно Лённрот?
— Результатов: 0,— сообщает Свидетель; она, кажется, произнесла имя вслух.
Нейт начинает формулировать следующий запрос, но белый потолок где-то очень далеко. Она устраивается поудобнее и закрывает глаза. Машина разбудит ее вовремя, а под одеялом так тепло.
Нейт кажется, что в последние годы набережная Виктории выглядит так, будто ей остался шаг до катастрофы. Инженерный гений 1870 года не мог предвидеть двести с лишним лет глобального потепления, а следы последующих ремонтных работ только подчеркивают превосходство широкой серой Темзы и раскинувшегося за ней моря. Один матрос сказал ей, когда они тралили реку в поисках пропавшего туриста, что нужно совпадение всего трех естественных событий — весеннего паводка; шторма, который погонит воду вверх от устья; и обильных дождей в Уэльсе и в холмах на юге Англии — чтобы Темза затопила здания Парламента и район с самой дорогой в Лондоне недвижимостью. До сих пор одновременно происходили лишь два из трех событий, но рано или поздно, по его словам, все сойдется. Рано или поздно, но наверняка.
Под викторианским фонарным столбом, где вместо газового светильника теперь скрывается органическая диодная лампа, ее ждет доктор Оливер Смит в пальто от «Ede & Ravenscroft» и угольно-черном костюме. Есть даже цепочка для часов; брелок скрывается в кармане жилета. Инспектор думает, что он хочет соответствовать обстановке или влиться в нее. Этот Смит мог бы выскочить из машины времени: обычный мужчина из 1950-го или 1890-го. Знаковое облачение влиятельного и образованного человека он носит безо всякой иронии. Не высмеивает остаточные элементы моды двадцатого века и повадки закрытой касты выпускников частных школ. Он просто их наследник в лучшие времена — белый, гордый, умный — и не пытается притворяться, будто это не так. Легкий ветер с реки треплет каштановые волосы. Возраст на глаз не определить, благодаря, как она подозревает, усилиям очень дорогого пластического хирурга. Смит чисто выбрит, но, если и пользуется одеколоном, — по словам Табмена, он им чуть ли не обливается, — ветер уносит запах прочь.
— Россыпь мелких отсылок на эпоху Империи, — говорит Свидетель, — ностальгия, связанная с историческими и выдуманными влиятельными людьми. Шерлок Холмс и Уинстон Черчилль с нотками романтического героя: Фитцуильяма Дарси и Джеймса Бонда.
Смит ей уже не нравится.
— Благодарю, что согласились встретиться со мной здесь, а не в офисе, — говорит Смит, протягивая руку (как ни странно, без перчатки). — Я высоко ценю возможность побыть снаружи.
Нейт с улыбкой ее пожимает:
— Я тоже.
Машина подсказывает, что надо повернуться к реке, чтобы он тоже мог смотреть на воду. Для этого разговора Нейт включила кинесический анализатор; теперь слова и поведение Смита проверяются и оцениваются так же, как если бы его подключили к детектору лжи: местные камеры и микрофоны, а также личные электронные устройства Смита передают Свидетелю достаточно данных, чтобы точно оценить уровень стресса и возбуждения. На основании этих данных Свидетель будет подсказывать Нейт, как вести допрос: скорость, ритм, темп. Смиту покажется, будто он говорил с очень интересным и симпатичным человеком и сказал ровно столько, сколько сам хотел.
Нейт покорно поворачивается к Темзе, вскоре так же делает Смит, бессознательно повторяя ее позу. Хорошо.
— Мне очень жаль, что пришлось вас побеспокоить, но на то есть причины.
— Что вы, что вы, — отвечает Смит. — Женщина умерла, находясь под арестом. Я прекрасно все понимаю. Вы уже знаете — если, конечно, можно такое спросить: она была в чем-то виновата?
— Она сопротивлялась, — помолчав, говорит инспектор и оставляет последнее слово висеть в воздухе.
— Да, настоящая Шахерезада, и, надо думать, самопроизвольная. Удивительно.
— Но не невозможно?
— Не невозможно, — соглашается он. — Здесь уровень сложности выше, чем в простом принятии предложенной внешней структуры. Но, вероятно, сила может корениться в собственной творческой фантазии.
— Корениться?
Орхидеи.
— История неизбежно вырастает из нее самой.
— История из нее и состоит. Возможно, это ее биография?
— Аллегорически переданная. Не прямо описанная наверняка. С кем же ей еще работать? Каково это — быть летучей мышью?
— Не знаю.
— Вот именно. И если представите себе, что вы — летучая мышь, что себе вообразите?
Свидетель шепчет подсказку, но Нейт сама знает ответ:
— Себя в облике летучей мыши.
Смит сияет:
— Именно так.
— Значит, эти истории…
— По определению, должны быть отзвуком ее собственной жизни. Насколько близким… — Смит разводит руками. — Но я убежден, что в каждой из них содержатся важные для нее элементы — символически либо по близкой аналогии.
— Вы не могли бы определить такие элементы?