Гоблины в России
Шрифт:
Поэтому когда красавица-амфибия Бе-220 появилась в хозяйстве Мальчиша и Безяйчика, любовь, обслуживание по высшему разряду, да что там обслуживание - вечная преданность счастливого гремлина были обеспечены ей на всю летучую жизнь.
Одно только огорчало Бугивуга - в аэроплан никак не удавалось вселить бессмертную душу. Хотя все механизмы, ездящие, ползающие, а уж летающие - тем более - по мнению бывалого гремлина, безусловно, заслуживали, чтобы у них имелась душа.
– Эх, СанькА нет!
– сокрушался Бугивуг.
– Уж он-то присоветовал бы что-нибудь! Поэт, все-таки! И
Дело в том, что в изготовленную заново Даниилом бутылку Клейна летающая лодка Бе-220 никак не помещалась, а опыты по установке оного прибора в грузовом отсеке самолета тоже ни к чему хорошему не привели. Заскакивали, правда, на электромагнитный огонек души разных авиаторов, но, убедившись, что самолет совершенно мирный, вежливо раскланивались и отправлялись обратно в эфир, ссылаясь на неотложные дела и прочую чепуху.
Какой-то немецкий барон так прямо и сказал:
– А где у меня пулеметы? И почему крыльев мало? И вообще - это не "Фоккер", я таким быть не хочу.
И был таков. В общем, не понравился этот барон Бугивугу, спесив больно.
– Эх, Санёк, Санёк, - восклицал Бугивуг после очередного неудачного вселения.
– Надо же, забрался в бутылку и с концами, позабыл другана!
Но тут Бугивуг был не прав. Поэты не забывают друзей, даже если напрочь застревают в какой-нибудь бутылке, даже если дни и ночи трудятся оракулами в далеких, а то и вовсе несуществующих краях, нет, не забывают! Просто поэты так устроены, что само понятие времени у них относительно. То они названивают каждые пять минут, не считаясь с тем, что все порядочные существа давно спят - им, видите ли, нечто божественное на ум пришло - то пропадают на неопределенное время, а потом появляются, как ни в чем не бывало, чтобы занять сотню-другую на насущные поэтические нужды. Да что с них взять, релятивистские они существа, эти поэты.
Так что в одну прекрасную ночь Санек позвонил-таки из своего Междуземья.
– Как поживаешь, Бугивуг?
– раздалось в обычной сименсовской мобильной трубке. И тут же поэт, не удержавшись, гордо сообщил:
– А у меня уже три тома пророчеств вышло, сейчас избранное к изданию готовится. Хочешь послушать?
Бугивуг, конечно же, захотел. А куда деваться?
– Вот, слушай, - квакнула трубка.
"Повсюду жизнь. Ее приметы во всем.
Понятны и близки
Живые, жадные планеты
И звезд нагрубшие соски..."
– Это ты о чем?
– осторожно спросил Бугивуг.
– Про звезды, как соски - это здорово, хоть сейчас в рекламу детского питания, а пророчество-то о чем?
– А фиг его знает, - легкомысленно ответил поэт Санёк.
– Мое дело пророчествовать, а толкованием у меня пифии занимаются. Ты давай приезжай, я тебя со своими пифиями познакомлю. Знаешь, какие у меня пифии? Одна блондинка, другая брюнетка, а третья рыженькая...
– Ты не про группу "Виагра", случаем, говоришь?
– поинтересовался Бугивуг.
– То-то я смотрю, они из ящика пропали!
– И ноги у них нормальные, - не слушал его Санёк.
– Я раньше думал, что у пифий лапы, как у стервятников, короче корявые, а потом это оказалось, птичьи лапы не у пифий, а у гарпий. А у моих пифий ножки - первый сорт!
– Ну, ты и эстет, - искренне позавидовал дружку Бугивуг.
– А еще эфирное существо!
– Это, знаешь ли, ни на что не влияет, - туманно ответил поэт.
– А хочешь еще стихи?
– Валяй!
– покорно согласился гремлин.
"В душах ближних моих - совершенство улитки,
Так презрителен панцирь. Ну что же, сумей
Заточить на лице алебарду улыбки,
Чтоб железом в железо царапнулся смех.
Не сумеешь, так что же, слова рассоривши,
Напоследок, когда уже гонят взашей,
Зашвырни им в глаза, как пульсируют скрипки
В затаившем ненастье полете стрижей.
Не успеешь? Тогда уходи не прощаясь,
Уходи, как пришел, стало быть - налегке,
Как жонглер, бесконечное небо вращая,
Словно блюдечко вишен на остром зрачке..."
– А это что, тоже пророчество?
– спросил простодушный Бугивуг.
– Это про что, вообще?
– Да это так, - слегка смутился поэт.
– Лирика. Хотя у меня все пророчество, что ни напишу. Таким уж я провидцем уродился.
– Кстати, о душе, - Бугивуг улучил момент и теперь собирался им воспользоваться.
– У тебя на примете подходящей души нет? Желательно летучей.
– Все души в некотором смысле летучие, - со знанием дела сказал поэт.
– А тебе какую конкретно надобно?
– Мне летучую в прямом смысле, - скромно ответил гремлин.
– У меня тут самолет образовался, всем хороша машина, только вот душу для нее никак не подберу, понимаешь ли.
– Тебе какого пола?
– по-деловому прямо спросил Санёк.
– Лучше женского, - смущенно ответил Бугивуг.
– У меня почему-то этот самолет с женщиной ассоциируется.
– Есть в нем что-то такое, не знаю как это и назвать...
– Женственное, - подсказал поэт.
– Ладно, была у меня в эфире одна знакомая баронесса...
– Может не надо баронессу?
– испугался гремлин.
– Попроще чего-нибудь, кухарку там, или домохозяйку какую...
– Нету у меня знакомых кухарок авиатрис, - сварливо буркнул поэт.
– Баронесса вот есть. Она, между прочим, еще и француженка, а это знаешь, дорогого стоит.