Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)
Шрифт:
– Хм… У вас какой-то праздник? – деликатно поинтересовался замполич.
Вопрос глупее придумать было непросто. Так что Павел Андреевич с интересом посмотрел на своего зама и пьяно ухмыльнулся:
– Он самый. Праздник.
– А какой?
– День последней капли.
– Понимаю, вы решили бросить пить. Все правильно! С вашей язвой это крайне…
– Олег Семенович, скажи мне как психолог психологу: ты в курсе такой теории, что количественное накопление неизбежно приводит к качественному скачку?
– Безусловно. Это один из основных законов философии.
– Вот это
– Боюсь, я вас сейчас не вполне понимаю, – признался Кульчицкий.
– Видишь ли, друг мой любезный…
Докончить мысль полковник не успел, так как в кабинет без стука ввалился Мешечко и удивленно выгнул бровь:
– Ого! А по какому поводу? Пир или тризна?
– Второе. Дверь запри, – приказал начальник, и Мешок послушно щелкнул замком. – Там, в шкафу, еще два стакана найди… Молодец, настоящий сыщик. Разливай.
Андрей принялся молча обносить стаканы. Украдкой он успел вопросительно посмотреть на Кульчицкого, но тот лишь неопределенно пожал плечами. Дескать: я и сам не в курсе.
– Разобрали!
Выполняя приказ, замы взяли стаканы в руки.
– И все-таки, что за повод? – не удержался Мешок.
– «Кучера из МУРа закатали Сивку. Закатили Сивку в Нарьян Мар…» – фальшиво затянул Павел Андреевич в качестве закуски. – Всё, братцы мои: кончилася макуха – нанизывай червя!
– Какая макуха? Какого червя?
Полковник Жмых досадливо поморщился:
– Вот сразу видно, Олег Семенович, что ты не рыбак.
– В просторечье «макуха» – это тот же жмых, – пояснил Андрей, опустошив свой стакан. – Что, Пал Андреич, всё настолько хреново?
– Был Пал Андреич – да весь вышел. На анализы. – Полковник Жмых умолк ненадолго, собираясь с мыслями. – В общем, два часа назад в Главке мне недвусмысленно дали понять, что более не намерены закрывать глаза на то, как старый мерин – то бишь я! – портит им борозды. Сиречь – показатели. Посему в ближайшее время в наш отдел, скорее всего, нагрянет служебная проверка. До начала которой мне категорически рекомендовано улечься в госпиталь ГУВД. Где, вкупе с последующим санаторно-курортным лечением, провести занимательно и в высшей степени полезно восемьдесят шесть суток, оставшиеся до моего пенсиона. В противном случае могут иметь место неприятные нюансы.
– Они сделали предложение, от которого нельзя отказаться?
– Именно. Так что, Андрей, принимай дела. А я, соответственно, к полудню понедельника заселяюсь в богоугодное заведение на проспекте Культуры… О! А ты чего не пьешь, Олег Семенович? Или тебе западло пить за отработанный материал?
– Что вы, Павел Андреевич?! Да я! Да я за вас! – Кульчицкий поспешно влил в себя содержимое стакана. А поскольку поспешность в таком серьезном деле вредна, водка попала ему не в то горло. Замполич отчаянно закашлялся, и Андрей с видимым удовольствием заколотил его по спине.
– Я смотрю, ты не только не рыбак, но еще и не пивун, – хмыкнул Жмых. – Худо, Олег Семенович, ой как худо: до майора дослужился, а стакана
– Не готов сказать, Павел Андреевич, – виновато развел руками Кульчицкий.
– Наверное, все-таки в нем, з-зараза! – вздохнул начальник, обновляя стаканы. – Потому как ничем другим объяснить ту жопу, в которую мы угодили, лично я не могу… Извини, Андрей, что перебил: мы тебя внимательно слушаем. Вернее – выпиваем и слушаем…
Санкт-Петербург,
14 сентября 2009 года,
понедельник, 09:46 мск
С утра в оперской наблюдался самый натуральный аншлаг. И то сказать – давненько в конторе не проводился общий экстренный сбор всех сотрудников. Не было сделано исключения даже для Анечки, что само по себе и будоражило, и настораживало одновременно. Разумнее всего было предположить, что сбор посвящается разбору полетов в связи со стрельбой на Приозерском шоссе, но тогда становилось абсолютно непонятно: за каким таким лешим требовалось выдергивать сюда кормящую мать? А если не косяк с Гурцелая, тогда что же? Да и разве можно назвать «косяком» эпизод, в котором трое «гоблинов» героически отбили попытку ликвидации охраняемого клиента? Да только у шакала позорного язык повернется сказать такое. У шакала да еще у пары десятков вышестоящих милицейских чинов.
В оперскую вошел Коля Лоскутков, волоча два стула из курилки. На его левой щеке крестом красовался лейкопластырь, налепленный с тайным умыслом слегка преувеличить размер полученного в перестрелке физического увечья.
– Двух хватит или надо еще принести?
– Изверги, это ж у кого совести хватило нашего тяжелораненного мальчика заставлять тяжести таскать? – издевательски зацокал языком Тарас. – Сиди, Кольша, отдыхай. Я сам принесу. Заодно пыхну перед посиделками.
– Хорош прикалываться, а?! – проводил его сердитым взглядом Лоскутков, а сам меж тем украдкой бросил взгляд в висевшее на стене зеркало, гордясь полученным ранением.
– Привет честной компании! – протрубил в дверях сегодня не опоздавший, что само по себе случай уникальный, Холин. – О! Сколько Лен, сколько Зин! Народ, никто не в курсе: по какому поводу объявлена встреча сослуживцев?
– Сами сидим, гадаем. Но всё одно разжевать не можем.
– А тут гадай не гадай, ордена всяко давать не за что, – оторвавшись от чтения газетки, заметил из своего угла Афанасьев. – А коли так, остаются розги.
– Ба, и ты здесь, мощный старик Розенбом! Тебя-то я и не приметил. – Григорий и оперативный водитель обменялись рукопожатиями. – Ну, ежели и Сергеича на правиловку загнали, значит, действительно всё: сушим сухари и весла.