Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)
Шрифт:
– Я думаю, что он причастен к истории «как не надо покушаться на Чубайса», – спохватившись, соскочил со скользкой дорожки Алексей Дмитриевич. – Ладно, это уже лирика. Посему вернемся к нашему барану. Я про Гурцелая. Забираем мы этого пассажира: и от вас, и от эскапэшников, и от греха подальше. Потому как, если с ним что случится… Ну да ладно.
– Оттуда просили? – дерзко предположил Жмых, глазами указывая на линейку портретов на стене.
– Без комментариев. – Подполковник ФСБ подтянул к себе телефонный аппарат, ткнулся в три кнопки. – Александр
– Да какая, собственно, разница: откуда просили? – мрачно высказался Мешечко. – Даже ежу понятно, что без деятельного раскаяния Гурцелая Литва соскочить может. Великой государственной тайной, короче, не является.
Игнаткович посмотрел на него поверх очков с легкой укоризной:
– Боюсь, что стараниями ваших подчиненных Гурцелая как раз таки сто раз теперь подумает, продолжать ли ему деятельно каяться.
– То есть, по-вашему, лучше было, если б джип на воздух взлетел? – не на шутку завелся Андрей. – А что? Потом, на скорую руку да на долгую муку, может, удалось бы и подготовку терактика на Литву натянуть.
– Я это не говорил.
– Но подумали?
– Андрей Иванович, по-моему, вы начинаете забываться!
– Боюсь, что эту паскудную историю я, даже если очень сильно захочу забыть, до скончания дней помнить буду, – понуро пробормотал Мешечко…
…Отстрелявшись у чекистов, верховные «гоблины» покинули Большой дом не в самом лучшем раположении духа. Состояние внутренней опустошенности и обреченности охватило обоих, поскольку поведанная Игнатковичем информация и шокировала, и нагнула одновременно. Ведь, если верить, что подобное состояние является предвестником скорых перемен, делалось очевидным, что перемены эти будут исключительно с отрицательным знаком.
– Андрей, угости сигареткой.
– Вы же на той неделе вроде как снова бросили? – напомнил Мешок, доставая пачку.
– А теперь вот снова решил поднять. От таких дел не то что курить – колоться начнешь.
Они свернули на Чайковского. Остановились, закурили и медленно направились к стоянке, где на приколе стояла служебная машина Павла Андреевича.
– Я сейчас вот о чем подумал, Андрей: получается, если бы не Гришкина сентиментальность, его, пафосно говоря, желание помочь ближнему, мы бы на сегодняшний день имели на балансе три трупа.
– Пять.
– Четыре. Водила действительно здесь не при делах, а вот на господина Гурцелая мне наплевать с высокой колокольни… Андрюх, а может, там, наверху, – полковник Жмых задумчиво поднял глаза к небу, – в самом деле кто-то есть?
– Не уверен. Но вот даосы, похоже, не вполне правы, утверждая, что «отвечать добром на зло – дает зло».
– А если отвечать злом на зло?
– По их версии: «зло на зло – дает добро».
– Глубоко, – оценил Павел Андреевич.
– Но можно и помельче.
– Это как?
– Да так, что с небес – да об землю! – с болью произнес Мешок. – Решение о перевозке Гурцелая в Громово было
– Ты хочешь сказать?..
– Я хочу сказать, что у нас снова протекло. Как тогда, в истории с убийством Айрапетяна. И потом. Позднее.
Лицо Жмыха сделалось каменным.
– Кто из наших знал?
– Все. Включая Афанасьева, который вчера днем заходил в контору посмотреть на Анечкиного отпрыска. Ну и саму Анечку, разумеется. Равно как очень вовремя появившуюся отпускницу Северову.
– Плохо. Это всё очень плохо.
– Да уж чего хорошего.
– Честно тебе скажу, Андрюха, я уже сто раз пожалел, что в свое время повелся на твои доводы и не стал подключать к этой истории УСБ, – угрюмо признался Павел Андреевич. – Хотя чего уж теперь, после драки-то! Как говорится: как получишь в жопу – морду не сберечь. Имеются какие соображения?
– Кое-что есть.
– Я сейчас в Главк, продолжать огребать за вчерашнее. А вечерком тогда плотно засядем в конторе и всё обмозгуем. Да, и обязательно высвистай Кульчицкого. Что-то в последнее время Олег Семенович совсем задембелевал – занимается чем угодно, но только не прямыми служебными обязанностями. Надеюсь, ты не на него грешишь?
– Нет. Не на него. К слову, его единственного вчера днем и не было.
– Хоть это радует. Тогда всё, до вечера.
Полковник Жмых загрузился в машину и убыл в направлении Суворовского, а Мешечко затушил сигарету и набрал номер Прилепиной, которая, судя по количеству непринятых, пробивалась к нему уже трижды.
– Привет, Олька! Звонила? Чего хотела?.. Как прошло? Лучше не спрашивай!.. Да… Уже переслал? Молодца… Понял. А когда ты сможешь?.. Отлично. Тогда ровно через час я тебя жду. Да хотя бы все в той же «Музыке крыш»… Принято…
Из динамиков монотонно бубнил агрессивный англоязычный рэп, никак не сочетающийся с камерным, почти домашним стилем заведения, в котором пересеклись Андрей и Ольга. Но в этот довольно ранний для любителей кафешантанных посиделок час они здесь были чуть ли не единственными посетителями, а потому, пользуясь случаем, скучающий молоденький бармен с удовольствием крутил «свою» музыку. Крутил и сам же, что называется, «перся». Причем делал это столь эмоционально и искренне, словно бы все свое детство провел в молодежных бандитских группировках негритянских кварталов Нью-Йорка, где, собственно, сей жанр и зародился…
– …Погоди, Олька, дай с духом собраться. – Мешечко отхлебнул обжигающе горячий кофе и достал сигарету. – Вижу-вижу: глаза горят, пальцы по столу нервно постукивают. Накопала?
– Накопали! – азартно кивнула Прилепина. – А все благодаря Певзнеру!
– Уфф! Боюсь, еще одного сенсационного сообщения за минувшие сутки я просто не переживу. Ладно, добивай. Сделай так, чтобы я угорел плотно.
– Андрей, ну что за жаргон?
– Виноват. Был неправ. Не достоин звания офицера и все такое прочее.