Год 1918, Чаша гнева
Шрифт:
– Но так не бывает! – Хозяин кабинета в волнении вскочил со своего стула. – Самодержавный монарх, да еще и паладин Боженьки никак не может быть настоящим большевиком!
– Ох, и дикий ты еще, Володя! – вздохнул его гость. – Настоящим большевиком товарищ Серегин был всегда, а самовластным монархом стал в силу, так сказать, производственной необходимости, и исключительно по воле народа артан, который он спас от уничтожения злобными захватчиками, а потому тот призвал его себе в князья. Ну кто еще, как не настоящий большевик, мог сказать своим людям: «Я – это вы, а вы – это я, и я убью любого, кто скажет, что мы не равны друг другу, а потому вместе мы сила, перед которой не устоит ничто». Вот где истинный коллектив единомышленников, сознательно разделяющий цели и задачи своего предводителя на каждом этапе его боевого пути. Кроме того, товарищ Серегин не делит людей по национальным, религиозным и классовым сортам. Для него существуют только его «Верные», составляющие с ним одно целое, хорошие люди, нуждающиеся во вразумлении и защите от всяческих несчастий, а также разные негодяи, которых он, в силу полномочий Бича Божьего, вбивает в прах, чтобы не было их нигде и никак.
– И что же он хочет от нас, этот ваш товарищ Серегин? – с некоторым раздражением спросил председатель Советского правительства.
Его визави хмыкнул и ответил:
– Товарищ Серегин – защитник русской земли и русского народа, а еще немного сербов и болгар, но в данном случае это почти не играет роли, потому что сейчас речь идет о том, что творится на территории бывшей Российской империи. Твое правительство только усугубило хаос, учиненный в стране камарильей князя Львова и главноуговаривающего месье Керенского, и это приводит его в ярость. Он совсем не против Советской власти, а даже, наоборот, но для него категорически неприемлемы предоставление самостоятельности национальным окраинам, разрушение в государстве всего и вся до основания, разжигание гражданской войны и повальные репрессии против представителей так называемых эксплуататорских классов. Судить этих людей можно, причем официальным открытым судом, только в том случае, если они совершали какие-нибудь преступления против народа при прежнем царском режиме. Подумай, Володя, ведь на кону твоя голова, а не моя.
– Голова? – с нескрываемым ужасом переспросил хозяин кабинета.
– Да, голова, – подтвердил его гость. – В случае проявления упрямства лучшее, что тебя ждет – это остаток жизни под пальмой на острове в доисторическом тропическом раю, в компании Наденьки или кого-нибудь еще женского пола. Товарищ Серегин убивает только на поле боя и казнит по суду лишь самых отъявленных мерзавцев, проливших реки крови. Но ты еще ничего не успел, только вошел во власть, что облегчит твою участь. И радуйся, что тобой не занялась товарищ Кобра, ведь этой особе, посвященной Хаосу, а не Порядку, как товарищ Серегин, смахнуть с плеч голову негодяю проще, чем выпить стакан воды. Чик – и труп. Сам наблюдал несколько часов назад, как она, не задумываясь, разделалась своим мечом с тремя люмпен-пролетариями, вздумавшими в подворотне, как у вас говорят, «экспроприировать» хорошо одетую барышню из бывших. Убить всех за пятнадцать секунд в четыре взмаха меча – это надо уметь. Но если ты пойдешь с ним на сотрудничество, то будет тебе вся возможная помощь и содействие в защите социалистического отечества и советской власти, а также идеальное здоровье, чтобы ты смог дожить до развитого социализма и потрогать его собственными руками. Тем более что и наступит он тогда раньше, а не к столетию нашего с тобой рождения…
Минут пять местный Ильич молчал, переваривая полученную информацию, потом спросил:
– А что происходит у вас там в четырнадцатом году? Об этом ты мне пока ничего еще не рассказал. Империалистическая война и все такое?
– У нас все замечательно, – хмыкнул его собеседник. – С империалистической войной товарищ Серегин управился всего за три месяца. Из состава Антанты и из войны Россия благополучно вышла уже к концу октября, при этом обложив Германию контрибуцией за беспокойство, а также обкорнав Австро-Венгрию на Галицию, Буковину и Словакию. Рука у Артанского князя, как я уже говорил, тяжелая, полномочия от самого Боженьки безграничные, поэтому и воевали русские генералы как положено по науке, а не как похощет левая нога. При этом Бич Божий так запугал царя Николашку, что тот сделался послушный как паинька и теперь сам готов отречься от престола. Но ты, Володя, даже не представляешь, кто сменит его в карауле у трона…
– Не представляю и представлять не хочу! – отрезал хозяин кабинета. – Все Романовы мазаны одной и той же субстанцией, и это совсем не повидло.
– Как оказалось, далеко не все, – ответил ему Ильич из четырнадцатого года и хитро прищурился, в то время как другой Ильич смотрел на него сосредоточенно-хмуро. – Это Николаша – явление уникальное, а все прочие члены этого семейства, с коими я свел знакомство в Тридесятом царстве у господина Серегина, оказались людьми вполне приличными. При этом наследницу и соправительницу нынешнего царя великую княжну Ольгу Николаевну товарищ Серегин и товарищ Кобра полностью и без остатка распропагандировали в нашу большевистскую веру. И даже, более того, эта девица без ума втюрилась в товарища Кобу, назначила его себе в мужья, и теперь на престол они взойдут вдвоем, как императрица и ее князь-консорт. Как говорит сам товарищ Серегин, царизм и большевизм, смешанные в пропорции пятьдесят на пятьдесят, это явление уникальное. Такого еще никто не делал. Но за свой мир ты можешь не беспокоиться. Тут время Романовых ушло безвозвратно, и все усилия товарища Серегина будут нацелены на укрепление Советской власти – разумеется, в том ее изводе, что соответствует его представлениям о прекрасном.
– Ну хорошо, – буркнул председатель Совнаркома, – а теперь, будь добр, скажи, каковы эти представления, а то, быть может, я предпочту коротать свое век под пальмой, а не содействовать тому, что будет прямо противоречить моим убеждениям.
– Ой, Володя! – всплеснул руками его гость. – Уж мне-то мог бы не свистеть про свои убеждения, потому что я знаю, что ты с легкостью меняешь их при всякой перемене окружающей обстановки. О том же говорит полное собрание наших с тобой сочинений в пятьдесят восемь томов, которое я имел честь лицезреть в библиотеке товарища Серегина. Сколько было политических моментов, столько же там и мнений. Так что давай, быстренько меняй свои убеждения, в той части, в какой они не соответствуют убеждениям товарища Серегина, и вперед, к светлому будущему.
– Хорошо, – кивнул хозяин кабинета, немного успокоившись, – допустим, что так оно и есть. А теперь скажи, каковы принципы товарища Серегина и какими возможностями он располагает, помимо способности ходить между мирами как из комнаты в комнату?
– Возможности у товарища Серегина самые серьезные, – сказал его визави, – двести тысяч пешего войска, прекрасно мотивированного, обученного, вооруженного и экипированного, конный корпус в двенадцать тысяч всадников панцирной кавалерии, танковый полк из конца двадцатого века и космический линкор планетарного подавления из далекого-предалекого будущего с боевыми летательными аппаратами на борту. Последнее – это такой кошмар, с которым ни одной державе твоего мира лучше не встречаться. В порошок сотрет… причем домишки бедняков, а также фабрики и заводы будут стоять целехонькими, а вот дворцы помещиков и капиталистов обратятся в пылающие руины. А обо всем прочем тебе лучше разговаривать с самим товарищем Серегиным и его прямой противоположностью товарищем Коброй, которые также являются членами Центрального Комитета нашей партии большевиков. И еще я хочу тебе сказать, что товарищ Серегин никогда не обещает того, что не может исполнить, и всегда выполняет то, что пообещал. Ну что, Володя, ты согласен принять у себя этих двоих и провести с ними предварительные переговоры о том, что надо сделать, чтобы укрепить Советскую власть и при этом полностью избежать Гражданской войны, ибо такой исход революционных событий для товарища Серегина абсолютно неприемлем? Он сам сказал, что любого, кто пойдет этим путем, ему не жалко – головы будет отрывать и на кол сажать недрогнувшей рукой.
Дослушав до конца, председатель Совнаркома судорожно кивнул, и его гость, полуобернувшись куда-то в темноту за своей спиной, сказал:
– Заходите, товарищи. Товарищ Ленин согласен вступить с вами в переговоры о будущем сотрудничестве.
Тьма за его спиной колыхнулась, снова пахнуло миррой и ладаном, и оттуда в круг света вступили двое. От их вида по спине хозяина кабинета пробежал неприятный холодок. И дело было даже не в военной форме несколько непривычной расцветки (хотя и несомненно русского образца), и не в погонах штабс-капитана у мужчины и старшего унтера у женщины, хотя одетых таким образом людей Володя Ульянов не любил и боялся, ибо ассоциировались они у него с верными псами царского режима. Нет, эти двое представляли тут Силу, получившую свыше право карать и миловать любого, кто причинит вред их любимой России, о чем говорили зависшие над их головами нимбы: бело-голубой у мужчины и багровый у женщины, а также ощущение исходящей от них двоих воли и решимости. А за последние два месяца, с момента прихода к власти, навредил товарищ Ульянов-Ленин предостаточно. И если раньше у него имелась подспудная мысль позвать на помощь и прекратить это вторжение самым решительным образом, то теперь он ее полностью отверг, ибо это грозило катастрофическими последствиями, в первую очередь для него самого. При виде женщины у него даже появилось неприятное ощущение холодка поперек шеи. Такая действительно срубит голову, даже глазом не моргнув. Поэтому он напустил на себя деловой вид и сказал:
– Здравствуйте, товарищи! Вас мне уже представили, да и вы меня прекрасно знаете, так что без лишних преамбул давайте приступим к делу. Я вас слушаю.
– Здравствуйте товарищ Ленин, – ответил Артанский князь. – В первую очередь я скажу, что Советская Россия должна быть диктатурой трудящихся, а не одного только пролетариата, сохранившись как единое и неделимое государство всеобщей справедливости, а русский великодержавный шовинизм необходимо не искоренять, а преобразовать в общесоветский патриотизм. Для нас неприемлемо предоставление окраинным народам права на самоопределение, так как созданные таким образом государства не будут иметь в своей основе ничего социалистического, а превратятся в этнократические диктатуры, люто враждебные первому в мире государству рабочих и крестьян. На просторах бывшей Российской империи только русский народ несет в себе качества, делающие его пригодными для будущего социалистического строительства. Никаких других вариантов для успешного решения этого вопроса не имеется, о чем говорит многотрудный и кровавый опыт двадцатого века.
– Но, товарищ Серегин, – забывшись, воскликнул председатель Совнаркома, – а как же Мировая революция, о неизбежности которой писал товарищ Маркс?
– Товарищ Маркс, – ответил Защитник Земли Русской, – понаписал много такого, что либо неисполнимо на практике, либо исполнимо, но прямо вредно для строящегося прямо сейчас социалистического государства. Воспринимайте Мировую Революцию как поэтапный процесс. Сейчас вы захватили стратегический плацдарм, и теперь вам требуется его укрепить и накопить силы для рывка в Европу примерно через четверть века, когда противоречия между империалистическими державами снова дойдут до точки кипения, что вызовет еще одну Мировую Войну за номером два. Минуя процессы разрушения всего и вся до основания, гражданской войны, красного и белого террора, вам следует перейти к социалистическому строительству, ликвидации безграмотности, электрификации и индустриализации всей территории бывшей Российской империи. И за это же время, равное жизни одного поколения, из разноязыкой и разноплеменной массы бывших подданных русского царя будет необходимо выковать новую историческую общность «советский народ», имеющую в основе русский этнокультурный код. Если у нас с вами все получится, то светлое будущее всего человечества станет неизбежным, как наступление рассвета после долгой ночи, а если мы не справимся с поставленной задачей, то созданное вами государство рабочих и крестьян просуществует весьма ограниченное время и рухнет из-за совершенных вами ошибок на начальных этапах партийного и государственного строительства, после чего мир окажется отброшен к порогу такого кошмара, о котором вам пока лучше не знать. Как у председателя Советского правительства и главного идеолога партии большевиков, у вас сейчас хватает и своих забот, помимо размышлений о сущности постмодернизма и концепции «конца истории». В силу этих соображений, а также имеющихся у меня полномочий, действовать в вашу поддержку я буду без ограничения в приложении сил и средств. Это я вам обещаю.