Год активного солнца
Шрифт:
— Я думаю (чуть не сказал «я убежден»), запечатленный на пластинке мезон — нейтрален. Его масса, как я уже говорил, вдвое превышает массу протона.
— А продолжительность жизни?
— Чрезвычайно мала. Наверное, десятая доля секунды в минус двадцать третьей степени. По моей гипотезе, он принадлежит к семейству особо кратковременных.
— А частота?
— Он, видимо, порождается в миллион раз реже мезона.
— В миллион раз?
— Именно так.
— Если даже у ваших рассуждений есть твердая основа, дело все же усложнится. Как вы собираетесь доказать безошибочность вашего открытия, реальность существования нейтрального
— Доказать мою гипотезу (я поостерегся сказать «открытие»), опираясь лишь на эту пластинку, невозможно. Кто знает, когда еще заблагорассудится пожаловать в камеру Вильсона мезону, который порождается в миллион раз реже пи-мезона. Ждать, когда нейтральный мезон придет из космических источников, означает надеяться на удачу. Я думаю, коль скоро для существования нейтрального мезона есть реальные основания, рано или поздно его получат синхрофазотроны в Серпухове, Дубне или за рубежом.
— Вы сказали — получат?
— Да, получат!
— Значит, у вас имеются соображения и о его происхождении!
— Вы правы, у меня есть определенные предположения. Нейтральный мезон получается в результате бомбардировки протона мезонами.
Молчание.
— Интересно! — произнес наконец Мамука Торадзе. — Позвольте мне высказать свои соображения.
Меня смешит тон Мамуки, пытающегося имитировать научный форум среди пятерых своих друзей и сотрудников.
Мамука Торадзе выставил вперед стул и оперся руками на его спинку.
— По моему мнению, сегодняшний день впишет важную страницу в историю нашей лаборатории. Невезение наконец-то преодолено. Я думаю, что открытие Нодара Геловани (он особенно подчеркнул слово «открытие») весьма значительно. Вам хорошо известно, когда Леван Гзиришвили и его первые ученики заметили обитателей микромира, и в частности семейство мезонов. Но, к сожалению, случилось так, что до сегодняшнего дня в нашей лаборатории не был обнаружен ни один из членов этого семейства. Я предлагаю, чтобы Нодар Геловани безотлагательно зарегистрировал открытие, совершенное им несколько дней назад, изложил свои соображения и, размножив пластинку, направил ее вместе с текстом в Дубну, Серпухов и в союзную академию с соответствующей рекомендацией Левана Гзиришвили. Потребуется время, чтобы доказать, насколько верно расшифровал пластинку уважаемый Нодар, насколько точны его соображения. Я думаю, что если нейтральный мезон действительно получается в результате бомбардировки протона мезонами, то его и впрямь зафиксируют на одном из синхрофазотронов. Необходимо работать в этом направлении на дубненском и серпуховском ускорителях. Обнаружение нейтрального мезона подтвердит, насколько точно были рассчитаны уважаемым Нодаром его масса и продолжительность жизни. А теперь позвольте мне поздравить всех вас!
Академик Леван Гзиришвили внимательно рассматривает пластинку.
— Я убежден, что не осмелился бы вычитать на этой пластинке даже трети того, что сумел вычитать ты.
Академик отложил пластинку в сторону и пристально посмотрел на меня.
— Пусть мои слова не испортят тебе настроения и не омрачат надежду, — спокойно произнес он. Внезапно глаза его сделались отсутствующими и он несколько раз негромко повторил: — Надежда… надежда… — Потом, словно бы опомнившись, медленно встал, прошелся взад-вперед по комнате, вновь подошел к столу и еще раз внимательно посмотрел пластинку на свет… — Дерзость и надежда — свойства молодости. Без этого трудно браться за серьезное дело, дорогой мой Нодар!
— Какое место занимает физика в жизни человека? — спрашивает меня молодой журналист.
Его самодовольное круглое лицо с пунцовыми щеками и нагловатыми глазами уже не раздражает меня.
«Какое место занимает физика в жизни человека?» Кто знает, в какой раз я повторяю про себя этот вопрос. А ответа нет. В ушах настойчиво и открыто звучит дальнее эхо. «Какое место занимает физика в жизни человека?» «Какое место занимает физика…» «Какое место занимает…»
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Небольшая, просто обставленная дощатая комната.
Полночь.
В окно я вижу истончавший золотистый серп и мерцающую поблизости звезду.
Нас в комнате трое: я, мой брат Резо и главный врач района Эльдар Комахидзе.
Эльдар Комахидзе.
Высокий светловолосый молодой человек в очках. Мой школьный товарищ. Мне всегда был по душе его флегматичный, полный поразительного спокойствия взгляд. Даже представить себе трудно, что он может взволноваться, выйти из равновесия. В студенческую пору мы встречались довольно редко, а позже наши пути и вовсе разошлись. Я не знал, куда его распределили, где он работал. Сказать по правде, я, в общем-то, не очень этим и интересовался.
Встреча с товарищем обрадовала меня.
Пить мне не хотелось, но отказаться не хватило духу. Да и как я мог отказаться…
Небогатый стол.
Хлеб, яичница, сыр и магазинное вино.
Вино ударило нам в голову.
Резо встал и вышел во двор, чтобы освежиться. Вернувшись в комнату, за стол он уже не сел. Устроившись на тахте и прислонившись спиной к стене, он уставился в потолок.
Достаточно даже беглого взгляда, чтобы определить — в комнате живет холостяк.
Женская рука не прикасалась ни к одежде, небрежно брошенной на кровать и стулья, ни к грязным тарелкам, пылящимся на подоконнике, ни к бутылкам, сгрудившимся в углу комнаты, ни к полу…
Резо, полулежа на диване, упрямо не сводит глаз с потолка. Его что-то тревожит, он о чем-то думает, и притом лихорадочно. Я безошибочно могу определить ритм мыслей человека. Да, наверняка его что-то тревожит, тревожит и будоражит.
Я ни о чем его не спрашиваю.
Я хорошо изучил характер младшего брата. Назойливые расспросы его раздражают.
Если он сочтет нужным, то сам поделится своими тревогами.
Я по-прежнему сижу у стола и, положив ногу на ногу, курю.
Застолье кончилось. Никому из нас неохота больше пить.
Эльдар отодвинул стул к стене и взял гитару.
Играет он вполсилы.
Впрочем, он не играет, а просто перебирает струны, пытаясь брать сложные аккорды.
Но звук гитары мне все-таки приятен.
Мы согласно молчим.
Я присматриваюсь к Эльдару. Он вроде бы нисколько не изменился, и в то же время передо мной как бы другой человек. Его поджарая спортивная фигура слегка погрузнела. Умные глаза лишились глубины — до дна рукой подать, словно в высохшем озере. Провинциальное самодовольство бурьяном проросло на его лице. Весь его облик выражает сытость, бахвальство, а может, покорность судьбе, покорность человека, давно махнувшего рукой на все. Некогда бледное лицо его побагровело, но, несмотря на перемены, он тот самый Эльдар, которого я помню еще со школьной скамьи.