Год белой кометы

Романенко Владимир

В раскрытую дверцу машины хлынул пьянящий воздух, настоянный на первых весенних листьях. Кирилов с наслаждением вдохнул в себя этот нежный вечерний аромат берез и ранних папоротников и поднялся на свой этаж.

— Ну, и где мы пропадаем? — Сима улыбаясь открыла дверь, — Я уже заждалась.

— Привыкай. Жене астронома иногда по ночам приходится быть одной. Издержки профессии.

18

Самолет медленно скользил вниз, к верхушкам облаков, освещенных голубоватым светом полной луны, как будто бежавшей вслед за лайнером. Лев Юлианыч глядел через иллюминатор, пытаясь найти в небе знакомые конфигурации созвездий, но никак не мог сосредоточиться, и это ему почему-то не удавалось. «Как жаль, что такое чистое и прозрачное небо слишком редко бывает на Астростанции.» Весь прошлый год у него пропал

впустую, так как на все выделенные в течение этого времени ночи пришлась глухая непогода. Этот год также, похоже, обещал быть для его программы наблюдений практически безрезультатным, поскольку вся работа телескопа была переориентирована на подготовку наблюдений кометы. И, если Лев Юлианыч и согласился скрепя сердце на изменения в программе наблюдений, предложенные директором, то только потому, что рассчитывал в будущем иметь определенные права на использование новых приборов в своих целях. Он решил отправиться на Астростанцию раньше всей группы наблюдателей и специалистов для того, чтобы не торопясь и без сутолоки оценить возможности новой аппаратуры и степень ее пригодности для своих задач. Он не без основания полагал, что это будет достаточно сложно, если вокруг наладочного стенда и, тем более при испытаниях на реальных наблюдениях будет крутиться десяток сотрудников, из которых еще мало кто будет уметь пользоваться только что смонтированной аппаратурой и, тем более, дистанционным управлением. Обычно Лонц добирался на Астростанцию рейсовым автобусом, который приходилось ждать до самого утра. Это было особенно тоскливо, когда самолет прилетал вечером, когда впереди была длинная ночь в неуютном, замусоренном здании аэропорта, насквозь пропахшего запахами, свойственными для мест скопления пассажиров. После такой ночи он выходил к утреннему автобусу совершенно изнуренным и, как только опускался в кресло, немедленно засыпал. Его будил водитель уже тогда, когда автобус находился возле Галаевского автовокзала, когда все пассажиры выходили и салон был пуст. На этот раз, увидев на автостоянке серую «Волгу» с эмблемой института, Лев Юлианыч посчитал, что ему повезло и, быстро подхватив большую дорожную сумку, вприпрыжку помчался к машине, как будто опасаясь, что она уедет прямо на его глазах.

Когда он открыл дверцу, водитель, дремавший на руле, поднял голову.

— Простите, вы до Астростанции? Не подвезете?

— Отчего же нет? Вот дождусь своего пассажира и подвезу, — ответил молодой водитель, — садитесь.

— А кто пассажир, если не секрет?

— Сейчас посмотрю.

Водитель достал сложенный вчетверо путевой лист и зажег лампочку.

— Лев Юлианыч Лонг.

— Вероятно, Лонц, — с радостным удивлением воскликнул Лев Юлианыч, — так это я! — а про себя подумал: «Что это, новые веяния на станции, или просто любезность Кирилова?»

— Ну, тогда поехали!

Тихо заработал двигатель, «Волга» мягко двинулась с места и, набирая скорость, выехала на широкое шоссе, проложенное между невысоких безлесых холмов. Через несколько минут аэропорт остался далеко позади, и водитель свернул на дорогу, ведущую на юг, туда, где у самого горизонта светились под луной вершины гор. Мелькали за стеклами дома аулов, стоявшие длинными многокилометровыми вереницами вдоль дороги, бесконечные посадки высоких, стройных пирамидальных тополей, точно таких же, какие росли в таком далеком и теплом маленьком украинском городке, где родился и вырос Лев Юлианыч, тогда просто Лева…

В школе Лева был тихим мальчишкой, у которого в классе практически никогда не было друзей. Он всегда очень хорошо учился, не прогуливал уроков и не опаздывал, тщательно готовился дома к занятиям. Но самым существенным, за что его недолюбливали одноклассники, было то, что Лева никогда не принимал участия в мальчишеских драчках. Между собой ребята называли его маменькиным сынком, но его домашнее воспитание было вполне строгим, если не сказать аскетическим. Отец Левы был музыкантом. Он играл на скрипке в городском ресторанчике, пытался учить музыке и своего сына, однако, к его огорчению, оказалось, что природа напрочь обделила Леву музыкальным слухом, и его скрипичное образование по этой причине не состоялось.

Лева запоем читал все подряд попадавшиеся ему под руку книги. У него рано проявились способности к математике — решение задачек напоминало ему забавную игру, и он «играл» в нее с огромным удовольствием. В пятом классе, к крайнему удивлению учителя, Лева перерешал весь задачник, рассчитанный на три года, не дожидаясь, когда все премудрости алгебры ему объяснят на уроках.

Учитель был старым педантом и очень боялся, что знания ученика Лонца, которые он приобрел самостоятельно, не будут систематическими в соответствии с канонами ГорОНО, поэтому затратил довольно много личного времени для того, чтобы проверить, насколько глубоко постиг Лева азы математического курса. Оказалось, что он не только овладел навыками в решении примеров, но вполне прилично ориентировался в теории, выкладывая на память доказательства практически всех теорем и вывод формул.

После всего этого учитель посадил Леву перед собой и сказал:

— До девятого класса, Лев Юлианыч, мне вас учить нечему. Но вы должны помнить, что способности эти даны вам от Бога, и большой вашей заслуги в том нет. Не зазнавайтесь, то что вы знаете — это еще не вся наука. Надо работать и совершенствоваться дальше.

Он снял с полки тоненькую книжку «Сборник задач по математике повышенной сложности» и продолжил:

— Попробуйте порешать отсюда. То, что вы делали до сих пор, рассчитано на учеников весьма средних способностей: достаточно просто прилагать известные формулы. Здесь, — он похлопал по книжке, — надо логически мыслить, думать… Если будут трудности, милости прошу…

В конце учебного года Лева блестяще победил в городской, а затем и в областной олимпиадах по математике. В седьмом и восьмом классах Лева оказался в числе победителей республиканской олимпиады по точным наукам. После того, как он сдал экзамены за девятый класс, его неожиданно пригласили в кабинет директора школы.

Кроме самого директора (а точнее, директрисы) в кабинете находился седеющий, высокого роста человек в темно-синем костюме. Он улыбнулся вошедшему нерешительно Леве и сказал:

— Ну, здравствуй, Лев Юлианыч! Наслышан о твоих талантах весьма давно. И вот решил познакомиться лично. Профессор Каминский, Станислав Казимирович, — он встал и протянул руку Лонцу.

Лева с волнением пожал руку гостя и продолжал стоять, молча глядя в его улыбающиеся желтоватые глаза.

— Да ты садись, — тихо сказала директриса и Лева опустился на стул.

— Судя по всему, — продолжил профессор, — тебе надо учиться на более серьезном уровне. Я вот что хочу предложить. У нас в Университете есть школа-интернат для наиболее способных ребят, где тебе было бы намного интереснее. Если ты не против, я могу поговорить с твоими родителями.

— Мы поговорим. И попытаемся их убедить, что ехать надо, — добавила директриса.

После разговора Каминского с родителями Левы у него дома разразился настоящий шторм. Мать Левы ни за что не хотела отпускать своего дорогого сыночка за тысячу километров, «к чужим людям, в приют», причитала и говорила, что он еще совсем ребенок, и ему никак не выжить без дорогой любящей мамочки. Отец долго слушал эти причитания, потом, когда они немного утихли, громко сказал:

— Ну хватит, что ли, Самуиловна? Лева, мальчик мой, слушай что скажу я. Что самое ценное мы имеем в нашей жизни? Дом? Вещи? Деньги? Нет и еще раз нет. Все это можно потерять легко и в любой день. Самое ценное — это голова, знания, образование — то, что всегда с тобой и то, что никто не может украсть или отобрать. Езжай, сынок. Твоя мама тоже так думает, но она тебя слишком любит и уже боится, что тебя кто-то у нее отберет. Я так понимаю, придет срок, и тобой будем гордиться не только мы, но и весь наш город.

Через два дня Лева стоял на перроне вокзала с фанерным чемоданом — реликвией семьи Лонцев, сумкой, набитой домашней снедью и большим алюминиевым чайником. Отец Левы обнимал его за плечи и молча смотрел на сына, а мама тихо плакала, то и дело напоминая Левушке, чтобы он не спускал глаз с вещей, и особенно с чайника, который легко могут украсть…

Когда Лева закончил школу-интернат, встал вопрос о том, на каком факультете продолжать учебу дальше. Каминский настаивал на механико-математическом. Сам он преподавал небесную механику и часто говорил о том, что собственно математика — это лишь инструмент, который позволяет раскрывать суть природных явлений, и смысл ее изучения состоит в том, чтобы легко применять этот инструмент в научных исследованиях. Лева особенно и не противился выбору специальности, легко закончил мехмат, потом аспирантуру и преподавал некоторое время на кафедре у своего профессора. Со временем он все больше и больше увлекался астрофизикой, и скоро совсем переориентировал свои научные интересы. Однако, возможности продвижения по этой стезе в родном университете были невелики, поэтому Лонц решил просить Станислава Казимировича отпустить его в институт астрофизики.