Год беспощадного солнца
Шрифт:
– У меня на этот счет другая информация, – совершенно трезвым голосом спокойно возразил Литвак. – Она не совпадает с твоей.
– Поделись, будь другом. Откуда?
– Из Библии! Священная книга для евреев. И для христиан тоже, что, по-моему, очень странно. Только у нас она называется Тора, хранимая левитами. Так что это мы все-таки вам Бога дали. Подарили, можно сказать, бесплатно, а вы – неблагодарные твари…
Внезапное чувство усталости охватило Дмитрия Евграфовича. Он охотнее всего послал бы Литвака ко всем левитам. Для себя он уже давно нашел ответы, и продолжать спор, совершенно непродуктивный, ему расхотелось. Но на него жадно смотрел Клюкин, горели глаза у Большой Берты. Да и он и сам давно
– Мой выстрел? – спросил он.
– Стреляй, – разрешил Литвак.
– Для начала, – медленно заговорил Мышкин, – надо тебе, Литвак, и всем нам зарубить на носу раз и навсегда следующее… Ты прав, Женя: странным было бы почитание Библии христианами. Добавлю тебе аргумент, Литвак: божественное происхождение Пятикнижия, то есть первой части Библии, состоящей из Ветхого завета, без Евангелия, не признается отцами церкви. Но десятка полтора страниц все же священными считаются. Это те, где содержатся пророчества о пришествии Христа. Потому и называется Пятикнижие, хотя книг шесть… поставь рюмку, Клюкин! – вдруг крикнул он. – Для тебя же стараюсь, темнота!.. Слушай. Так вот, потому и называется у христиан эта часть, идентичная Торе, Ветхим Заветом. То есть, дряхлым, пришедшим в полную негодность, никому не нужным. На руках расползается. Разве что в печку или на помойку.
– А подумал ли ты…
– Подумал! – отрубил Мышкин. – Но даже если я неправ, то все равно остается главный вопрос: какого Бога вы дали миру, а заодно и нам с Клюкиным и Татьяной? Именно того, который присутствует в Ветхом Завете сиречь Торе?
– Какого же еще? Там и сказано, что Бог избрал евреев своим любимым народом.
– Там сказано… – вздохнул Мышкин. – В Ветхом Завете… Прогнившем. А теперь поставлю вопрос, который в границах наших рассуждений является коренным. Без ответа на него мы не продвинемся ни на шаг.
Клюкин яростно потирал ладони – он был страшно азартен и любил любую игру, где определяются победитель и побежденный. Клементьева тоже ждала. Она время от времени вытягивала шею вперед и принюхивалась, словно гончая на охоте.
– Давай! – великодушно разрешил Литвак. – Давай свой коренной вопрос.
– Обращаюсь ко всем, – отчетливо произнес Мышкин. – И повторю: это важно. Вопрос: «Бог всемогущ и благ или бессилен и алчен?»
– Идиотский вопрос! – фыркнул Литвак.
– Ответь! – предложил Мышкин.
– Получай, Сократ: всемогущ и благ, – сказал Литвак.
– Отлично! Вот ты сам только что признал: не может Бог любить только один народ на свете, а остальных ненавидеть и делать им всякие пакости вроде библейских «песьих мух» и известного первого в истории цивилизации геноцида – массового убийства всех первенцев в Египте. Разве это не холокост? Только в отношении ни в чем не виноватых египтян. Но у нас в руках Библия! Вроде серьезное вещественное доказательство. Но почему же именно в ней Он так безжалостен к другим народам? Мучит их, уничтожает, грабит, сгоняет с их собственных земель, лишает их родины, средств к существованию, вульгарно мошенничает… Кстати, ведь тогда египетский фараон сразу согласился и пообещал Моисею хоть завтра отпустить всех евреев. Они ему были не нужны. Они в Египте так расплодились, что стали угрозой для государства. Фараон считал, что в случае войны они станут пятой колонной. Но твой Иегова из твоей Торы и это предусмотрел. И сказал Моисею: дескать, этот фараон поганый у нас так легко не отделается; я сейчас специально ожесточу его сердце, чтоб он отменил разрешение… Зачем это ему понадобилось? Зачем ожесточать фараона? Ведь дело было в шляпе!
Литвак пожал плечами, Клюкин с Клементьевой пожирали Мышкина глазами.
– Я тебе скажу, зачем на египтян обрушились все казни, а самой страшной оказалась та, которую иначе чем геноцидом, по-вашему, холокостом, не назвать: убийство каждого первенца. Ночью. А чтоб главный киллер в маске ангела не ошибся, евреи по приказу твоего бога пометили все жилища египтян кровавым знаком. Это, Женя, был самый древний и страшный акт террора . Типичного террора. Классического. Мало было ограбить доверчивых, как русские, египтян, которые даже все свое серебро охотно отдали евреям – якобы на пару часов, для жертвоприношения. И серебро евреи присвоили. Украли. Надо еще вдобавок нагнать ужас! На египтян, а значит, и на другие народы, до которых непременно дойдет, как евреи покидали Египет. И чтобы все боялись племени, способного на безумную жестокость. Так что согласись: твой Элохим – типичный Бен Ладен. Даже хуже. И придумали его твои левиты, такие же мерзавцы, и запечатлели на папирусе, чтобы все знали и через тысячу лет тряслись от страха перед твоими шахматистами, Женя… Наливай! – неожиданно крикнул он Клюкину.
– У меня есть объяснение всем этим пакостям, – продолжил Мышкин, прожевав буженину. – Простое, но после него все становится на свои места.
– Объясни, шеф! – потребовал Клюкин. – Народ просит!
– Один из узловых эпизодов книги Исход – это когда Иегова отправляет Моисея в командировку в Египет. За евреями. Вот взял наш Мозес жену, детей и собрался в путь. И тут Бог неожиданно… – Мышкин сделал паузу.
– Предложил выпить на посошок! – выпалил Клюкин. – Неразбавленного.
– Нет! Он догнал Моисея и тут же на дороге хотел его умертвить ! Замочить, короче, только не в сортире, а прямо на дороге. За что? Почему? Что преступного сделал верный Моисей? Нет ответа.
– Бухой был Иегова! – взвыл Клюкин. – Неразбавленного перепил!
– И Иегова убил бы Моисея, кабы не моисеева жена Сепфора, – продолжил Мышкин. – Увидев, что дело плохо, она схватила каменный нож… Почему каменный, кстати? – задумался Мышкин. – Непонятно… Схватила каменный нож, мигом отрезала крайнюю плоть у своего сына и бросила обрезок Иегове… Он взял. Зачем? Кто знает?
– Так ведь закусь! – рыдал Клюкин. – Отличная закусь!
– Она еще сказала вдобавок, что совсем не против, если Иегова станет ее женихом. И очень даже хочет, всю жизнь мечтала. При живом муже, который стоял тут же.
– И она переспала с Иеговой? – жадно поинтересовался Клюкин.
– Нет, обманула.
– Все они такие, – огорчился Клюкин. – Во все времена! Вот и верь после этого бабам…
– Все равно! – тупо повторил Литвак. – Всё наше. Мы всё придумали.
Он встал, покачиваясь, зашел к Клюкину в тыл и вдруг обхватил его шею двумя руками.
– Еще одно кощунство… Одно профессиональное движение, и шея твоя пополам, – сообщил Литвак.
– Пусти, идиот! – потребовал Клюкин. Литвак убрал руки и отступил на шаг. – Кощунство… – бормотал Клюкин, ощупывая свою шею. – Ежели по-твоему подходить, то вся Библия – одно большое кощунство.
Мышкин грустно покачал головой.
Он нащупал в кармане мобильник, отошел от стола подальше и набрал номер.
– Здравствуйте! – сказал он профессорским баритоном.
– Зойка, ты? – весело отозвалась Марина. – Не узнала тебя, дорогая! Богатой будешь.
– Хорошо, – согласился Мышкин. – Не возражаю.
– Знаешь, ко мне бабушка пришла. Полгода не виделись. А ты Зоя, откуда звонишь? Из дома?
– С Северного полюса, – ответил Мышкин.
– Понятно, Зоенька. То-то я тебе по проводу звонила, никто трубку не снял, – упрекнула Марина. – Ах, вот оно что!.. Тебя не было дома, говоришь?