Год Быка
Шрифт:
Но дурную мысль сразу отогнал прочь.
На платформу пришли всё же вовремя, минут за десять до последней электрички. И домой добрались быстро. Только Александр, непонятно для чего, дал Платону номер их домашнего телефона.
В воскресенье Платон позанимался мелкими домашними ремонтами и подготовкой к дачному сезону.
Но все последующие рабочие дни прошли в тёплых воспоминаниях о юбилее Марины.
На следующий день, в их медицинский центр осчастливила своим посещением четырёхлетняя внучка одной из дежурных. Чуть задержавшийся Платон сразу привычно вступил в контакт с ребёнком и очаровал девчушку, сразу прилепившуюся к доброму дедушке. Это вызвало ревность и раздражение со стороны Надежды и Гудина. Платон прекрасно видел сейчас, и раньше, что те, особенно Гудин, не умеют ладить с малышами.
Детей напускной добротой не обманешь! – радовался за себя Платон.
Общаясь со Светой, посещающей детский
К обеду Платон с малышкой покормили голубей за окном.
Но вскоре ту забрала её мать.
Во вторник Платон вручил консьержке Валентине Петровне заказанное ею прощальное стихотворение. Ещё в четверг, 9 апреля, та объявила ему, что с мая увольняется по семейным обстоятельствам.
– «Читая Ваши произведения, я узнала столько нового…!» – резюмировала она тот разговор с ним.
Тогда, уже на следующий день, Платон на работе буквально за час разродился стихотворением в честь своей читательницы и поклонницы:
Есть женщины в русских селеньях… Есть Женщины и в городах! Прожив жизнь в нелёгких бореньях, Остались с душою в сердцах: В них русских просторов широты, Лиричность и доброта. И нежность во взгляде… Да что ты? «Святая» твоя простота! В них верность, доверчивость к мужу – Основа семьи все они. Домашний очаг, как и душу, Они охраняют свои. Для них самым ценным на свете Была, есть, и будет семья! А цель жизни – это их дети! И в том солидарен и я! С годами уходят красоты. Но годы и мудрость дают. Следы оставляют заботы. За ними другие грядут. Ответственность перед Россией, Пред мужем, семьёю, детьми, Пред предками, и пред мессией Всегда понимают они. Средь них и В.П., дорогая, Прочла всё, что я написал! Хоть жизнь прожита непростая, Понравилось всё, что создал. Я Вам благодарен за это, За чуткость, вниманье и такт. Вас ждёт благодарное лето. Меня же – писательский тракт. Я Вам посвящаю сонеты? Я Вам посвящаю стихи! Всего лишь вот эти куплеты. Но мне и они дороги. P.S. ЗаСтихи Платон вручил утром по пути на работу.
А вечером написал на этом же листке и авторское посвящение:
«Дорогой, Валентине Петровне! – первой в Мире прочитавшей все мои произведения! С уважением, автор», завершив его своей подписью.
Так вот творишь, творишь, и кому то ведь это очень нравится!? Невольно подумаешь, что несёшь в массы высокое! – про себя просиял Платон.
А на его работе по-прежнему иногда творилось и низкое.
Но ещё утром в среду, задержавшийся в налоговой инспекции, Платон оказался в одном полупустом трамвайном вагоне с Ноной.
Пройдя сквозь него до конца, они плюхнулись на последнее сидение и начали травить. И инициативу проявила, конечно, женщина.
Она завела разговор о коллегах Платона, в основном переключившись на его начальницу.
Платон невольно поддержал.
При любом разговоре с Платоном, при любом упоминании о Надежде, Нона всё время подчёркивала её излишнюю жадность. Это удивляло невольного слушателя. Ведь эти женщины были вроде подружками, чуть ли не закадычными. Даже вечерами после работы они иногда на пару ходили в блатной театр.
Да, подругами то они являются! Только вот не закадычными, а, пожалуй, заклятыми! – сделал вывод инженер человеческих душ.
Подъезжая к своей остановке, и успев немного пополоскать её образ, они с ужасом вдруг увидели Надежду, пробирающуюся в их сторону на выход. Платон нарочно сделал вид, то не видит её, завершая разговор какой-то невинной фразой, нарочно сказанной громче.
Но тут же он, якобы, удивился:
– «Надь! А ты откуда?!».
– «От верблюда!» – ответила та, сохраняя свой постоянный стиль изложения.
И тут же, как ни в чём не бывало, улыбаясь, уточнила, что едет с Павелецкой, и задала свой каверзный вопрос:
– «А вы-то откуда? Сидите, как голубки!» – чуть ревниво спросила она.
Голубки опасливо переглянулись.
Что ещё придёт в её дурную голову? По её поведению было непонятно, слышала ли она их разговор. Вроде нет?!
Ладно! Теперь тут уж ничего не поделаешь! Если слышала, то потом это обязательно скажется! – решил виноватый.
Днём, зайдя в кабинет Надежды, Платон невольно услышал очередную громкую сентенцию Гудина, поучительно высказанную в адрес одного из пожилых посетителей ещё старой, советской закалки:
– «Теперь человек человеку – волк!».
– «Не надо по себе о всех людях судить!» – невольно вырвалось у Платона возмущённое, сразу же подхваченное, отстаивающей честь фирмы и свою честь, Надеждой и мудрым покупателем.
Найдя союзника в лице начальницы, Платон успел выйти за дверь ещё до гневного рычания старца, про себя подумав: пока не сказалось!
Но на следующий день, в четверг, это возможно уже сказалось.
– «Платон! Сейчас надо твои коробки разгружать! Иди, помоги Лёшке с Гаврилычем! Они тебе банки привезли» – донеслось к обеду командное.
– «Лучше бы Лёшка вместо тела Гаврилыча побольше банок привёз! А ты, что, забыла, что я как раз на сейчас записан на УЗДГ в нашей поликлинике?».
– «А что, перенести нельзя?!» – вмешался, проходивший мимо и слышавший разговор, придурковатый Алексей.
– «Да нет!» – резюмировала начальница сокрушённо.
– «Надь! Если у них на разгрузку сил и совести не хватает, то я через сорок пять минут приду. Пусть ждут!» – успокоил Надежду Платон.
Теперь он понял, что ещё объединяло Гудина и Ляпунова.
Оба они были не только самыми младшими в семье, но ещё и «маменькиными сынками».
Только один – по необходимости, из-за гибели на германо-советском фронте «отца», а другой – по гениальности, со всеми вытекающими последствиями, своего отца.
Но в конце рабочего дня Надежда, видимо науськанная мужиками, всё же попыталась уесть Платона:
– «Ты что-то мало наклеил?!».
– «Надь! Интересно получается!? Задержка происходит по вине Лёшки или твоей, как организатора! А я виноват?! Ты давай мой огород своими голышами не засирай!».