Год Черной Лошади
Шрифт:
— Имя?
Вопрос был как тычок в солнечное сплетение. Нет, он не вор, подумал Калибан. Замашки уж больно… характерные.
— Смирнов Александр Васильевич, — выдавил Калибан. — Восьмидесятого года рождения. Русский. Женат. Имею сына Виктора Александровича…
— А ну заткнись, — глаза плечистого сделались вдруг очень злыми.
Калибан мысленно застонал. Смирнов Александр Васильевич спал сейчас крепким сном и не видел своей погибели — засаду подстроил, скорее всего, тесть. И парня теперь посадят за вымогательство…
— Санек, —
Калибан мигнул. Новый поворот: это не подстава. Вернее, подстава, да не та. Перед ним знакомец большеротого Саши, кто-то из тех, о ком Смирнов не счел нужным рассказать Калибану. Служит, по-видимому, в компетентных органах. Каких органах? Компетентных. Тогда почему засада? Непонятно. Пора выбираться отсюда, что же эта бабка, так ее растак, не прерывает связь?!
— Я ударился головой, — сказал он жалобно.
— Не помнишь? Кто ты такой, не помнишь тоже?
— Смирнов Александр Васильевич, восьмидесятого года рож…
— Заткнись! — взревел плечистый.
Калибан от неожиданности подпрыгнул в кресле.
— Блин, — сказал плечистый, будто бы сам себе. — Ну ты подумай… Вот, значит, как…
И снова прошелся по комнате, бросая на Калибана странные, нехорошие взгляды. Потом остановился, будто приняв решение, махнул рукой, указывая куда-то себе за спину. Мордовороты без единого слова удалились. В комнате остались только Калибан и его собеседник.
— Вот, значит, как, — повторил плечистый с ухмылкой. — Как же вас величать… Давайте попробуем догадаться… Я начну, а вы подскажете… Николай… Антонович… Да? Николай Антонович, вот как вам надо было представиться с самого начала. А не ломать здесь комедию.
Калибан закрыл глаза. Больше всего ему хотелось открыть их — и оказаться в кабинете Тортилы, озябшим, с затекшими руками и ногами, но — не здесь…
— У вас в конторе в данный момент идет спецоперация, — сообщил плечистый, наблюдая за ним. — По борьбе с финансовыми преступлениями. Нашли директора фирмы в бессознательном состоянии, всего в проводах, как Киану Ривз… Вы не подскажете, что будет, если гражданина Колю Банова отрезать от компа и перевезти в тюремный госпиталь? Не приводя в сознание?
Калибан молчал. Тяжелая голова Саши Смирнова тяготила его. Как и слишком длинные ноги, огромные ступни, мосластые руки. И линия жизни на ладони казалась слишком уж короткой.
Блеф. Он блефует. Калибану ли не знать, как это делается…
Если бы хоть догадаться, как его зовут. Если бы обратиться сейчас по имени-отчеству…
— Я не понимаю, — сказал он, преодолевая болезненную сухость во рту, — не понимаю. Какая контора? Чего вы хотите?
— Правды, — мягко сказал плечистый. — Где Смирнов?
— Я Смирнов.
— Смирнов знает, как меня зовут. И его подсознание, мать его, тоже знает, как меня зовут!
Калибан смотрел, не мигая,
Который вовсе не был зятем вредного скупого тестя. Который был сотрудником вот этих плечистых компетентных органов и пришел к Калибану, провокатор, чтобы навлечь на контору неприятности.
А в конторе три бабы — одна старуха, одна юная дурочка и одна Юриспруда, которая, конечно, сутяга из сутяг и на бумажных полях кого хочешь одолеет, но если на нее прикрикнуть как следует — стушуется и потеряет кураж. А Калибан, хоть никогда и не говорил об этом и даже не думал, — отвечает за них, за каждую из трех, потому что он-то все и затеял, он учредил «Парусную птицу»…
— У меня головокружение, — сказал Калибан замогильным голосом. — Мне надо воды.
— Будет тебе вода, — нехорошим голосом пообещал плечистый. — Ну-ка вспомни, о чем мы сегодня утром толковали? Зачем ты сюда пришел?
— Помню, — Калибан прерывисто вздохнул. — Урывками. У меня крутили чем-то перед глазами. Вертушка. Я встал, вроде все помнил… голова была ясная… Приехал сюда. Я же помнил, что должен сюда ехать. Я дал Банову этот адрес, значит, он должен был мне внушить, что я еду сюда…
Он говорил, судорожно вспоминая большеротого Сашу — как тот впервые вошел к нему в кабинет. Как сел. Как, потянувшись, зачем-то вытер подбородок о левое плечо…
Калибан коснулся плеча подбородком. Глаза-буравчики мигнули; плечистый тоже помнил этот жест.
Калибан коснулся пальцами висков:
— Товарищ полковник… — по глазам плечистого он понял, что снова угадал. — Мне бы отдохнуть… В голове все перемешалось от этого чертового экстрасенса…
Плечистый вдруг усмехнулся:
— Артист… Большой артист вы, — Николай Антонович. Вот только, если оставить все как есть… вы же помрете. Обезвоживание, голод, общая интоксикация организма. Так и помрете на казенной коечке. Не страшно?
Калибан потер переносицу. Посмотрел в глаза-буравчики со всем недоумением, на которое был способен:
— Так… если я — это он, то где же я?
Его «пасли» давно и основательно. Как минимум двое из недавних клиентов оказались подсадными (когда Калибан понял это, ему сделалось нехорошо — как если бы обнаружил на дне тарелки с супом, который он только что выхлебал, чье-то ухо с сережкой). Некоторые операции были записаны на пленку — так Калибану дали просмотреть от начала и до конца всю сцену в аэропорту с Максимовым и Грошевой. Он молча похвалил себя за качественную работу: одухотворенная Ира с огромными небесными глазами была неотразима. Но, кроме гордости мастера за свое произведение, положительных эмоций Калибан не испытал.