Год дурака

Литтмегалина

Все это время отчаянно жестикулирующие, руки Эрика вдруг повисли вдоль тела.

— Мама работает. Она не может вернуться.

— Я читал, что моделью работают недолго! Скоро она закончит карьеру и приедет к нам! — в голосе Деструктора звучала такая отчаянная надежда, что я вся сжалась от боли.

Эрик тоже как будто съежился.

— Ты не должен встречаться с этой! — Деструктор выразительно мотнул головой в мою сторону. — Подожди маму!

Эрик опустился на колени, чтобы его лицо оказалось вровень с лицом Деструктора, и обнял его.

— Все гораздо сложнее, и…

— Нет, все просто, — заплакал Деструктор.

Я была здесь лишняя. Отойдя и украдкой наблюдая за отцом и сыном, я отчего-то ощутила такое одиночество, точно я была капитаном погибшей ракеты, дрейфующим в открытом космосе без надежды вернуться на родную планету. Деструктор, затихая, опустился лицом на плечо Эрика, и тот что-то прошептал ему, похлопывая по спине. У меня мелькнула мысль, что, если бы я родила ребенка в пятнадцать лет, сейчас он был бы уже вполне взрослый. У меня был бы друг или подруга, близкий человек, собеседник, надежда на будущее. Я бы не спала по выходным до двух часов дня, потому что никому не нужно, чтобы я проснулась, и не заводила бы беседы с плюшевым смешариком, тайно надеясь, что он мне ответит. И не покупала бы в магазине яблоко, две сосиски и половинку черного хлеба, мучимая параноидальным ощущением, что все вокруг понимают, что я одна, и про себя насмехаются надо мной без тени сочувствия. Может, я бы даже перестала носить рваные колготки, перекручивая их так, чтобы cпрятать в туфлях бегущие от пальцев стрелки, и зашила бы наконец эту ужасную дырку в подмышке моего домашнего свитера.

До дома мы дошли в полном молчании. Однажды мимо нас прогрохотал пустой, припозднившийся в депо трамвай. Деструктор держал Эрика за руку.

В первом часу ночи в мою дверь тихо поскреблись.

— Входи.

Я сидела на кухне в розовом халате и с блестящим жирным кремом на лице, но после сегодняшнего мне уже не могло стать перед Эриком еще неудобнее.

— Он уснул, — вид у Эрика был совершенно убитый.

— Чаю?

Эрик кивнул, усаживаясь напротив меня. Поставив перед ним чашку, я сказала:

— Прости меня.

Он замотал головой.

— Нет, это ты меня прости. Представить не мог, что он вытворит такое. Но, похоже, я вообще его не очень хорошо понимаю, если за все это время не заметил, что он скучает по матери. Хотя… за последние два года он ни разу не вспоминал о ней вслух.

Я принесла журнал.

— Это она?

Эрик едва глянул.

— Да, это Жанна. Она довольно известна сейчас.

— Как ты умудрился с ней познакомиться?

— В школе, когда мы с мамой переехали в этот город. Жанна была моей одноклассницей.

— Наверное, она была самая красивая у вас в классе.

— Нет, самая высокая, а балдели все от малютки, в которой было едва ли полтора метра, — усмехнулся Эрик. — Вскоре мы с Жанной начали гулять вместе. Так, ничего серьезного. Она могла говорить только о косметике и шмотках и как она станет звездой, а я только о компьютерах. Так и болтали одновременно, никто никого не слушал. А потом внезапно заткнулись и заделали Деструктора. Вот свезло, так свезло. Один выстрел, и сразу в яблочко.

Родился Деструктор, памперсы, пеленки, бутылочки, всякие такие дела. Мы с Жанной поженились, хотя это было зря. Я был глупым подростком. Мне казалось, я знаю все, но у меня было не так много жизненного опыта. Но я старался, правда. Я бросил школу в десятом классе и начал работать фрилансером. Это было удобно, потому что я был все время дома и мог заниматься ребенком.

Два года мы с Жанной то ссорились, то мирились. Потом она сказала, что едет в Москву, исполнять свою мечту, пока ее время не ушло. Я сказал: вперед, исполняй. И она уехала. Потом приезжала несколько раз, последний — года три назад.

— Ты так спокойно отпустил ее? — поразилась я, глядя на Эрика широко раскрытыми глазами.

— Она хотела уехать — и уехала, — Эрик пожал плечами. — Как моя мама говорит: никого не держи, ни за кем не бегай. Твои люди всегда будут рядом.

— Но бросить маленького ребенка… потакая своим эгоистичным желаниям…

— У нее были другие приоритеты.

— И что? — возмутилась я. — Это ее не оправдывает. Она совершила омерзительный, бессердечный поступок. Она хотя бы присылает тебе денег на его воспитание?

— Она всегда была ужасная мотовка. Ей самой периодически требуется материальная помощь.

— Чудовищно. Это ваш общий сын, а она, фактически, сбросила его на тебя.

— Ну и что? Я люблю Деструктора, — Эрик смотрел на меня ясными синими глазами, не ведающими зла. — У нас все равно бы ничего не получилось. Если бы мы остались вместе, мы развелись бы даже раньше, чем четыре года назад.

— Это была ее инициатива?

— Да, ей сказали, что раннее замужество повредит ее карьере.

— И ребенок тоже.

— И ребенок. Все же я не понимаю. Я вырос без отца и ни на минуту не чувствовал себя ущемленным. Что происходит с Деструктором? У него есть я. У него есть лучшая бабушка в мире. Может, я делаю что-то не так?

По моему мнению, Эрик многое делал не так, но вслух я сказала не это:

— У тебя не было отца. А у него нет матери. Это совсем другая ситуация.

Мы помолчали. После этого разговора я начала лучше понимать Эрика. Вполне возможно, под оболочкой юного компьютерного задрота пряталась личность, способная испытывать глубокие чувства. Мне вспомнилось, каким безмятежным выглядит Деструктор, находясь рядом с ним. Пусть педагогические приемы Эрика и кажутся странными, но он, скорее всего, воспроизводит манеру воспитания матери и, объективно говоря, получился у нее довольно неплохим человеком.

— Мне пора. Я с ног падаю, а послезавтра сдавать проект, — решил Эрик.

— Да, кстати… твои ключи.

— Оставь себе. На всякий случай. У меня есть дубликат.

Я посмотрела на часы. Господи, завтра на работу, а я за все выходные ни разу не выспалась.

Во вторник я встретила Деструктора, одиноко стоящего посреди песочницы.

— Как дела? — спросила я.

— Здорово. Замечательно. Великолепно. Волшебно. Чудесно. Потрясающе.

— Игорек, у меня ничего нет с твоим папой. Он мне не нравится и никогда не понравится как мужчина, только как друг.

— Возьми вот это, — Деструктор протянул мне руку.

— Что это? — я повертела в пальцах клочок бумаги, выкрашенный черным фломастером.

— Это черная метка. Потому что ты мне тоже никогда не понравишься. А мама вернется. Они с папой снова поженятся, и у нас все будет хорошо.

Я улыбнулась ему — искренне, но не ожидая улыбки в ответ. И в тот момент моя депрессия оставила меня. Я отчетливо поняла, что у меня нет причин ходить грустной. Что я потеряла — всего-то обильно пьющего парня, не способного спокойно пройти мимо памятника Ленину, да еще и с ужасной мамашей в придачу. В мире, где случаются потери, действительно разбивающие сердце.