Год - тринадцать месяцев (сборник)
Шрифт:
Сявалкасы… Большая, однако, деревня, не меньше, чем мой Кабыр. Иду праздным шагом, и ничего вроде бы мне здесь и не надо, а сам, однако, постреливаю глазами вокруг: не попадется ли навстречу Люся. Так и дошел до клуба — деревянного здания в два этажа. «Моя библиотека на втором этаже, как поднимешься по лестнице, вторая дверь направо…» Все верно: лестница, вторая дверь — «Библиотека». Ну что ж, прибавится еще один читатель. И я открываю дверь. А Люся — навстречу!
— Ты?! — И застыла на пороге. — А я собралась домой… — И покраснела.
— А я помешал?
— Нет, нет, что ты! Но почему не позвонил?
— Я пытался,
— А ты знаешь, Саш, с утра я была уверена, что ты придешь, сама не пойму!.. Ты получил письмо? Да? И тебе спасибо за открытку, а то я уж стала думать, что ты забыл меня. Правда, правда!..
Я обнимаю ее и говорю, что очень соскучился. Да, как это и ни странно, но именно сейчас, в этот миг, я осознаю, с какой тоскливой и холодной пустотой в душе я жил, нет, не жил даже, а тихо и незаметно прозябал.
— Пусти, войдет кто…
— Нет, не пущу, пусть входят, пусть видят!
— Какой ты смелый сегодня!
— Потому что я люблю тебя…
Она смотрит на меня, и взгляд ее как-то удивительно туманится.
— Ты что?
Она прячет лицо у меня на груди.
— Ты плачешь?..
— Нет, сама не знаю…
Мы стоим у замерзшего окна, Люся протирает пальцем лед на стекле и говорит:
— Знаешь, Саш, о любви вообще так много говорится и пишется, так много!.. А в жизни я не слышала, чтобы один человек другому сказал, что он его любит… Правда, правда.
А Генка? — хочется спросить мне, но я молчу, я вдруг понимаю, что не выскочи у меня теперь это признание само собой, в другую минуту его не вытащить из меня и клещами. И что бы изменилось в наших отношениях, не скажи я его?.. Изменилось? Но вот Люся — я не видел еще такой ее…
А в библиотеке холодно, и я говорю в шутку, не затопить ли нам печку. Уж чего-чего, а печки топить я умею, и на старости лет я вполне могу идти в истопники, да и не помешают лишние денежки старичку на пиво, нет, не помешают! Кроме того, вполне можно выкроить и старушке на стакан семечек! Ах, старушки семечки не лузгают? У них разве нет зубов? Ну, тогда можно будет расколоться на мармелад, так и быть, расколюсь с получки на мармелад, если, конечно, старушки любят мармелад? Нет? Ах, они любят шоколадные конфеты! Это, конечно, посложней, но так и быть, так и быть!.. Три печки? Три круглые печки на одну-единственную библиотеку? Прекрасно! Я их так накочегарю, что возопят все книжки голосами своих авторов. А вот эти, с такого прекрасного стенда — «Новые книги чувашских писателей», просто в окно полезут, потому что прекрасные чувашские писатели как раз пишут о любви вообще, а не о любви одного человека к другому. Не читал новые книги чувашских писателей о тружениках села? Это не важно, читал или не читал, но сказал правильно, да, очень правильно!..
Люся смеется, а я расхожусь еще больше.
Однако ей нужно сходить домой. Прекрасно, пока она ходит домой, я буду топить печки, тем более что дрова уже припасены.
И вот она уходит, заперев дверь на ключ, а я затапливаю все три печки. Дрова горят хорошо, в трубах гудит, и я от нечего делать хожу вдоль стеллажей с книгами, рассматриваю фотографии на стендах «Прошлое Сявалкасов» и «Сявалкасы сегодня». Очень интересно. «1932 год. Первый трактор в Сявалкасах». За рулем маленького трактора на больших колесах гордо восседает парень в расшитой рубашке и в кепке с огромным козырьком. И какой гордый взгляд!.. «1932 год.
А «Сявалкасы сегодня» — это словно другой мир, другая планета; одни кирпичные фермы и свинарники — что тебе дворцы!.. Ну, это мне все знакомо. А вообще говоря, очень хорошо, надо бы и мне в Кабыре организовать нечто подобное: «Прошлое Кабыра» — «Кабыр сегодня». А можно еще и третий стенд: «Кабыр завтра»! Да, очень может интересно и наглядно получиться. И когда наконец приходит Люся, я спрашиваю, кто сделал такие хорошие стенды? Оказывается, все она сама.
— А карточки эти по домам ходила и выпрашивала.
Вчерашнее и сегодняшнее… Неужели наша сегодняшняя жизнь лет через тридцать — сорок покажется поколению, которое сейчас еще и на свет не народилось, такой же убогой и скудной, какой кажется мне прошлое? Наверное, деревни тогда превратятся в благоустроенные городки, труд людей будет легким и приятным. Может быть, и мы с Люсей еще увидим эту жизнь, хотя нам и сейчас не так уж плохо, тем более что у Люси в сумке оказалась пропасть вкусной еды.
— А вот еще и картошка! Мы сейчас испечем. Знаешь, как вкусно! Мы иногда с девчатами соберемся, ну, с клубными, нас тут трое работает: заведующая — Таня, и худрук — Света Птицына, мы картошку печем и целый вечер проговорим.
— Мужчин, конечно, костерите по всем статьям!
— И достается, а что!..
Зимой день короток, и пока мы сидели у печки в свете пламени, окна в библиотеке померкли, посинели, нас окружал таинственный уютный полумрак, и не хотелось уже ни шутить, ни толковать о неравноправии мужчин и женщин (в доказательство того, что мужчин следует костерить на каждом углу, Люся даже принесла какую-то брошюрку, где была изложена история «женского движения» и говорилось о том, как две девицы были приняты на службу в акцизное управление Херсонеса и что из этого получилось). Все это казалось чем-то далеким и ненужным, все это не имело к нам отношения, а хотелось просто сидеть молча и глядеть на жаркие угли.
— Бог с ним, с этим движением. — И я обнимаю Люсю, и так мы сидим перед печкой.
Вот уже и дрова прогорели, уже белые угли подергиваются темным налетом, и надо бы закрыть трубу, как положено истопнику…
— Люся, — говорю я, — а ведь я пришел тебе сказать…
Я чувствую, как она насторожилась в ожидании.
— Я пришел сказать… — Но отчего мне так трудно вымолвить вслух то, что в душе я решил?..
— Ты уже сказал. — И она еще тесней прижимается ко мне. — И я… я тоже тебя люблю, Саш…
— Нет, я пришел сказать: ты бы пошла за меня замуж?
Она долго молчит.
— Ах, Саш!.. — И даже слегка отодвигается от меня. — Я… Я чего-то боюсь, ведь эта семейная жизнь… Ты знаешь…
Я понимаю, о чем она хочет сказать: о своей жизни с Генкой, но это мне не важно, это меня не касается, мне наплевать, что там у нее было с Генкой, ведь я не маньяк, не филистер какой-нибудь!..
— Все зависит от того, любим мы друг друга по-настоящему или нет.
— Да ведь семейная жизнь может перемолоть всякую любовь, даже трижды настоящую.