Год - тринадцать месяцев (сборник)
Шрифт:
— Откуда ты все это знаешь? Из книжек своих? Да сейчас я их все в печку покидаю, гори они синим пламенем!..
— Нет, Саш, не из книжек, а по людям. — И она грустно улыбается. — Ты еще не видел моего отца.
— А что это за зверь такой?
— Да он, как и Генка, свихнулся на семейном вопросе и теперь поедом ест меня за то, что я ушла от него. И маму извел окончательно, просто хоть из дому беги.
— Но маме-то за что попадает?
— За то, что она испортила меня книгами разными. Его бы воля, он всех бы заставил выучить наизусть одного своего любимого Томаса Мора. Да был такой утопист, и вот отец на нем свихнулся, вернее,
— И правильно делает! Твой отец сердцем чует, что счастье твое в Кабыре. Он просто еще не знает, что и я живу в Кабыре!
— А если ты перестанешь меня любить? — серьезно спрашивает Люся.
— Да мне просто некогда будет перестать тебя любить!
— Посидим лучше молча да погорюем о картошке, которая превратилась в угольки. Очень вкусная была картошка!..
И мы опять сидим обнявшись. И как хорошо — поговорив о теориях, забыть о них и жить так, как хочется!
Вот и Люся, точно подслушав меня:
— Я все время пытаюсь пойти против своего сердца, и почему-то мне часто делается так страшно, что кажется — сойду с ума… И почему нельзя увидеть, какое у нас будущее?
— Самое прекрасное, — говорю я. — Самое прекрасное… Только поменьше читай теории да побольше слушай свое сердце…
8
А Бардасов опять исчез, и опять звонки: снаряди две машины на станцию за цементом, из «Победы» приедут за соломой и привезут элитный ячмень, надо принять… Какая «Победа»? Какой ячмень?.. Все эти «операции» с куплей-продажей, с менами-обменами я плохо понимаю, тем более что Бардасов по телефону не много-то и объяснит, однако Михаил Петрович в этом деле знаток тонкий, хотя и он не может сказать, где эта «Победа», в каком районе — в нашем такой нет.
Но вот звонок из самого Горького! Надо, говорит, подобрать пятнадцать человек для временной работы на Горьковском автомобильном заводе, а за это они капитально отремонтируют нам две автомашины!
— Будут как новенькие, как новенькие! — кричит радостно в трубке голос Бардасова.
Оказывается, подобные «командировки» колхозников в «Серпе» не в новинку! Ну и ну!..
А тут еще Граф со свадьбой! Пришел ко мне в партком хмурый, расстегнул полушубок, ногу на ногу закинул, бьет перчаткой по колену:
— Нехорошо вы поступили, Александр Васильевич…
— Сам знаю, что не очень хорошо — сбежал, можно сказать, да так получилось, что делать…
— Под давлением общественного мнения, — усмехается Граф.
— Кроме того, ты ведь собрался жениться, так что рано или поздно мне все равно бы пришлось сматывать удочки.
— Говорят! Вот деревня! Ты только подумал, а тут уж говорят!
— Но ведь так оно и есть, а?
Он молчит, бьет перчаткой по колену.
— Да. — И улыбнулся смущенно. — Решил еще разок попытать.
— И свадьба уже назначена?
— Да. И просьба у меня к вам такая: будьте на моей свадьбе хыйматлах-атте[16].
Хыйматлах-атте?! Меня даже мороз по спине продрал. Не потому, конечно, что вот, дескать, секретарь парткома и хыйматлах-атте на свадьбе, хотя, признаться, раньше я очень рьяно отказывался от подобных ролей, считая, что партийному человеку это
лее во время праздника! Так что с этой стороны я не колебался, не раздумывал. Меня другая сторона смутила. Если я стану, значит, хыйматлах-отцом Графу, то… то Люся невольно будет ему хыйматлах-матерью! О!.. И я чувствую, как краска заливает лицо. Но ведь что-то надо отвечать, и вот я кручусь: когда свадьба да расписались ли, много ли народу и прочее. Мало того, довертелся до того, что говорю:
— А ты хорошо все обдумал, Гена? Не подождать ли?..
— Подождать? — изумляется он.
— Ну, я бы сказал маме, чтобы пива сварила на свадьбу…
— Нет, Александр Васильевич, ни к чему пиво. Я хочу сделать свадьбу без капли водки и без ложки пива. Пусть посмотрят кабырцы, какие должны быть свадьбы у культурных людей в социалистическом обществе. Ну и вас в хыйматлах-атте зову с умыслом, — улыбается Граф. — У меня ведь, Александр Васильевич, сами знаете, родни в Кабыре очень мало, а через вас я породнюсь, можно сказать, со всей колхозной парторганизацией!
— А не боишься, как мы возьмем за бока своего родственника в случае чего? Не боишься?
— Нет, не боюсь.
— Тогда мы обсудим этот сложный вопрос на очередном партбюро и выделим тебе в хыйматлах-атте самого достойного человека из нашей организации.
Это Графу нравится. Он смеется. Но только не Карликова, только не этого мужика!..
— Все решит тайное голосование, да, только тайное голосование!
— Вот это будет свадьба! Свадьба века! Ха-ха-ха!.. — И уже наотмашь бьет перчаткой по колену. — Свадьба, века!..
И когда он уходит, смеясь, я гляжу ему в спину, и мне вдруг приходит на память Красавцев: «Молодось, молодось!..»
Но как, однако, приятно, когда человек, кто бы он ни был, уходит из парткома в хорошем настроении!.. Только, правда, не всегда это бывает. Вот есть у меня в Тюлеккасах коммунист, пожилой человек, инвалид войны Егор Егорович. Шел я третьего дня туда на занятие кружка по изучению истории КПСС, который ведет Гордей Порфирьевич, и прекрасно, надо сказать, ведет, очень интересно рассказывает, ну и шел я, значит, в Тюлеккасы, а дорогу перемело, но вот вдруг свежий санный след! Ага, думаю, за сеном ездили. Поглядел в сторону, где стожок стоял, а там сена на снегу насыпано и разбросано, что еще бы целый воз собрался. Пошел я туда и нарочно поглядел на это брошенное сено. Правда, было и гнилого достаточно, верхние пласты и одонье, но ведь сгодилось бы на ферме хотя бы коровам под ноги бросить, и к весне был бы прекрасный навоз, прекрасное удобрение на поля, из-за которого мы столько бьемся. А тут вот брошено!.. Так мне отчего-то досадно стало! Вот тебе и трудодни, вот тебе и колхозное богатство!.. Но делать нечего, первым делом поинтересовался у бригадира, кто за сеном сегодня ездил. А он и в самом деле какой-то странный человек — испугался чего-то и виновато так, словно дите, опустил передо мной лысую голову.