Год в поисках "Ва". История одной неудавшейся попытки стать настоящей японкой
Шрифт:
Высокий, подтянутый, гибкий и симпатичный Адам в Японии уже почти 7 лет. Он безупречно говорит по-японски, хотя ни разу в жизни и не брал в руки учебник.
«Слушал, как говорят друзья, вот и научился», — поясняет он.
Его крошечная комната битком набита картинами, книгами, масками. Одна стена вся в аквариумах. В ванночке живут маленькие крабы. В углу растет деревце, сбрасывая листья на кучу грязного белья.
«Я сейчас ищу место, чтобы его посадить, — говорит Адам, проследив за моим взглядом. — Нашел старое кладбище
Четыре месяца назад он случайно забыл морковку на книжной полке. Окруженная заботой и теплом, та быстро пустила корни. Сейчас филигранные листики вымахали уже на 10 дюймов, и вид у них куда более процветающий, чем у моих овощей в Фудзисаве с их супер-пупер удобрениями. Адам будет поливать морковку до весны, а потом высадит в мини-сад на веранде. Я выглядываю на улицу: садик совсем зарос, а часть растений перелезла на соседский участок
«Соседи не против?» — я вспоминаю историю с соседом Джерри и мешком соли.
Адам качает головой. «Весной я сажаю сахарный горошек и иного цветов, а потом разрешаю всем рвать, сколько захотят. Люблю сидеть с открытым окном и слушать, как они лузгают стручки».
Адам вырос в бедной американской семье, жившей в городишке Реднеквилль. Он никогда не понимал, почему мытье посуды считается женским делом и зачем мальчишки отрывают крылья у мух. Он не состоял в бойскаутах, не ночевал у друзей, которых у него, собственно, и не было. Неисправимо робкий, почти что мучимый агорафобией, он прятался от мира, от незнакомых людей, от всех, кто, как ему казалось, представлял угрозу, и от неловких ситуаций. Ну и геям в маленьком городке живется, мягко говоря, непросто.
И вот однажды он вдруг попал туда, где впервые в жизни почувствовал себя в безопасности.
«В Японии все носят маски. Японцы поднаторели в этом искусстве — они учатся скрывать свои чувства еще с детских лет. Те, кому это хорошо удается, точно знают, какая личина у них припасена для какого случая. Японцы уважают притворство, если притворяешься хорошо. Никто не пытается проникнуть под маску и разглядеть, что там под ней. Японцы восхищаются внешней красотой — этого им вполне достаточно».
Он замолкает и смотрит на увешанную масками стену адское смешение цветов и эмоций. Свиные рыла и. кроваво-красные рога, милые личики и головы Медузы, смеющийся клоун и женщина с ярко-зелеными слезами на щеках.
«Они не пытаются снять мою маску и узнать обо мне правду. Но это вовсе не означает, что японцы поверхностны. Они просто очень терпеливы — ждут, пока я откроюсь сам». Он горько улыбается. «Когда я только приехал, мне казалось, сбылась моя мечта — мальчик в маске попал в страну, где все носят маски».
Разговор затягивается до поздней ночи. У Адама удивительно цветное, красивое, непосредственное восприятие — для взрослого человека большая редкость.
Я спрашиваю, какой у него любимый запах. Он отвечает, даже не думая: «Запах рисового поля, когда идешь по нему ночью, за две недели до сбора урожая, и ветер колышет спелые колосья…»
А если бы могло исполниться всего одно его желание, что бы он попросил?
«Финансовой независимости, славы, крепкого здоровья и чтобы носить любые вещи и не казаться толстым…» Замолкнув, он мечтательно смотрит вдаль. «Это все, конечно, хорошо, но больше всего мне хотелось бы научиться летать».
Адам разрешает заснять его уличное выступление. Лишь обнимая его на прощание, я понимаю, какое глубокое восхищение у меня вызывает этот человек — мудрый, как старик, и бесхитростный, как 5-летний ребенок
Возвращаюсь домой вдохновленная. Может, все-таки удастся наладить отношения с соседями? Пусть им не нравятся иностранцы — я возьму и докажу, что все, что они думают о нас плохого, на самом деле неправда! Сделаю, как Адам Кули: буду такой милой, что они просто не смогут сопротивляться.
Решаю начать со старушки, что живет напротив через улицу. Под крышей ее дома устроен садик, обнесенный изгородью. Внутри — около сотни растений в горшках, и многие еще в цвету невзирая на морозы. Я часто вижу, как она поливает их, когда стираю на балконе.
И вот я испекла печенье с шоколадной крошкой, штук 6 съела сама, а остальное завернула в бумагу. Стучусь к соседке в дверь, но. увидев меня, она морщит нос и чуть было не бежит обратно в дом.
«Погодите!» — кричу я. Объясняю, что я ее новая соседка и просто хотела поздороваться и сказать спасибо, что благодаря ей из моего окна такой чудесный вид. Сунув ей печенье, поспешно удаляюсь. Она шагает в дом и медленно закрывает дверь.
Теперь каждый раз, отправляясь за покупками, я беру что-нибудь и для нее — пару яблок, банку мисо-пасты. Стучу в дверь и, если никто не отвечает, оставляю подарок на пороге. Через неделю выхожу на балкон соскребать иней со стиральной машинки и вижу, что старушка вышла поливать цветы. Она не улыбается, но все же кивает в мою сторону.
Тут же бросаю стирку и несусь в угловой супермаркет купить для нее мандаринов. Когда прибегаю обратно, ее уже нет дома, но я все равно вешаю пакет на дверцу и оставляю записку.
Ночью меня будит громкий стук, как будто кто-то медленно стучит по голове кувалдой. Расклеиваю глаза: циферблат часов показывает 3. Я плетусь в коридор. На кухне стоит Джерри и молотит об стол замороженным кочаном брокколи, из которого торчит огромный резак. Лезвие застряло, и теперь он пытается вытащить его, разломив кочан пополам.
«Джерри, три часа ночи», — шепчу я.
«Я есть хочу», — отвечает он и продолжает стучать.
«У нас есть соседи, которые сейчас наверняка проснулись на два квартала вокруг».