Годин
Шрифт:
– Вырастили добром на свою голову. Как ты и хотела! Пороть надо было! Пороть! Как шелковый бы был…
– А ты шелковый?
– Я?! Я, мать, я… – Махнул рукой и глубоко затянулся «Беломором». – И что дальше из него вырастет?
Мать еще немного погладила Лилю по ножкам, потом решительно встала:
– Нет, Петя, я посмотрю!
Дверь в комнату сына распахнулась сама. Алексей вышел с сумкой на плече и синей папкой под мышкой:
– Я ухожу!
– Куда же ты пойдешь на ночь глядя, там так метет! – Ужаснулась мать.
Отец появлению сына как
– Он же самостоятельный, все сам решает. Пусть идет куда хочет!
Алексей посмотрел на мать, готовую в него вцепиться, не пустить:
– Не волнуйся, мам, я к тете Дусе пойду.
Сын быстро накинул на себя в прихожей зимнее пальто, переделанное из старого отцовского, кроличью шапку, влез в утепленные ботинки. Услышал, как глава семейства недовольно пробурчал:
– И папочку свою синюю прихватил… Стой, мать! Никуда не денется, соплей на кулак намотает, вернется!
Скорее понял, чем разобрал, что заплакала мама. Кажется, проснулась Лиля. Второй раз за вечер на глаза Алексея навернулись слезы. Ему было очень жаль своих родных, но он закусил губу и решительно шагнул за дверь.
«Отец ничего не имеет против»
Алексей шел по улице, низко наклонив голову, чтобы снежинки не били в глаза. Дорогу к тете узнавал по углам домов, поворотам. Нужно было миновать несколько дворов и внутренних улиц района. Тетя жила в самом последнем доме перед пустырем, за которым начинался хлипкий лесок.
Он не положил синюю папку в сумку – боялся помять, а теперь опасался, что в нее набьется снег: картон, бумага намокнут. Засунул за пазуху, крепко прижал к себе и мысленно напоминал: первым делом открыть, продуть, просушить.
Тетя не удивилась появлению племянника на пороге. Сестра отца и семейство Годиных дружили. Она возилась и с Алексеем, и с Лилей, когда их было не с кем оставить. Племянник часто забегал к тете поболтать, попить чая со сгущенкой, которую добросердечная родственница приберегала специально для него и его сестренки. Тетя всегда с готовностью выслушивала детские жалобы и обиды, никогда не осуждала за проказы, лишь качала иногда головой и вздыхала, крепко прижимая к себе маленьких.
– Теть Дусь, я поживу у вас немного? – Спросил он, стянув с себя пальто и сбросив ботинки. Осторожно раскрыл синюю папку – снег в нее не попал.
Тетушка, ни о чем не расспрашивая, пожала плечами:
– Живи сколько хочешь.
Муж тети Дуси погиб, его портрет стоял на комоде за семью голубыми фарфоровыми слониками. Детей не случилось. Любовника не завела. Жила в однокомнатной квартире с дощатым крашеным полом. Спала в углу на кровати с панцирной сеткой и блестящими шариками на спинке. Их очень любили скручивать и катать по полу маленькие племянники.
Тетя Дуся была уже в ночной рубашке:
– Голодный?
– Нет.
– Тогда давай спать.
Можно было уложить Алексея на диван, но тетушка знала, что он очень любит толстую пуховую перину, раскладываемую прямо на полу. Это было ее приданое. Доставала перину из шкафа редко. Только если несколько гостей оставались ночевать или, как сейчас, специально для Алексея.
Быстро разделся, лег, вытянулся во весь свой средний рост, тяжело вздохнул. Закрыл серые глаза и тут же уснул. Ему ничего не снилось.
Когда проснулся, тети Дуси дома не было. Она работала техничкой в школе по соседству и уже убежала, чтобы успеть помыть полы до начала уроков.
Алексей нашел в железной эмалированной хлебнице черствый «Бородинский», в маленьком холодильнике «Саратов» 1953 года выпуска – масло «Крестьянское» в хрустящей бумажной упаковке. Подогрел на газовой плите воду в синем чайнике со свистком. Тем и позавтракал.
То, что не нужно было ехать в институт, грело душу. Но что-то следовало делать. Он не собирался жить за счет тети или рассчитывать на деньги отца до тех пор, пока не заберут в армию, в которую заберут обязательно: у него нет ни проблем со здоровьем, ни теперь и институтской отсрочки. Но пока нужно устраиваться на работу. Мотаться каждый день из Дальнедорожного в Москву на электричке, как это делал во время учебы в педагогическом из-за отсутствия мест в общежитии, не хотелось. Вот пешком, как мать, и отец, и многие соседи, ходить на работу – это другое дело.
Еще до того, как объявил свое решение родителям, Алексей подумывал о керамическом заводе. Вполне приличное предприятие, но на нем работал отец. В дворники или магазинные грузчики идти не хотелось – слишком на виду, стыдно перед знакомыми. «Няней к маме в детский сад? Маменькин сынок…»
Еще имелось железнодорожное депо, но керамический завод был и ближе, и интереснее. Вздохнул: в своем районе они с отцом так и так будут сталкиваться, а на заводе можно ведь и просто на другом участке работать.
У проходной висела доска «Сегодня требуются»: «Комплектовщик, сварщик, инженер-технолог, лаборант, электрослесарь, учетчик, весовщик, кладовщик, такелажник, машинист погрузочной машины, главный энергетик, водитель грузового автомобиля, помощник мастера…» Взгляд Алексея равнодушно скользнул по «инженеру-технологу» и «главному энергетику» – не по зубам. На «электрослесаря», «сварщика», «весовщика», «кладовщика» также явно не хватало квалификации. Он мог рассчитывать разве что на «такелажника». Звучит благородно, и это вроде как не совсем уж простой грузчик.
В отделе кадров тетенька в больших очках и синей вязаной кофте сразу поинтересовалась возрастом, спросила строгим голосом:
– Есть восемнадцать?
– Недавно исполнилось. Вот паспорт…
Задала еще несколько вопросов и попросила подождать за дверью. Снова позвала:
– Нарядчиком пойдешь? Ты же человек грамотный, среднее образование есть, даже в институте учился…
– А?..
– А больше для тебя ничего нет.
Уже позже догадался, что кадровичка, узнав фамилию, звонила в цех отцу и обсуждала с ним трудоустройство сына. Хотя Алексей и не очень себе представлял, что это за работа такая – нарядчик, но деваться было некуда: согласился.