Годы нашей жизни
Шрифт:
Юстин описывал радостные перемены в Стецевой.
Юрась читал записки Лычука так, будто сам ходил по новой Стецевой, ее улицам, колхозному двору, фермам, по полям и садам. Председатель писал, что колхоз «1-е Мая» заложил много садов, и Юрась подумал: «Теперь весна, май, там, дома, зацвели яблони в молодом саду». Лычук прикинул, что через год-два они начнут плодоносить, и еще вспомнил, что уже много лет не видел весеннего сада, яблонь в цвету.
Ощущение огромной близости с далекой родиной охватывало Лычука. В таком взволнованном настроений он принялся за письмо Юстину. Он уже давно хотел поговорить с ним по душам.
Приступы кашля мешали ему писать, но, едва справившись с ними, он продолжал:
«…Я проработал двадцать два года на золотых приисках, и теперь столько этого золота в моей груди, что оно уже и дышать мне не дает…»
Он рассказывал далекому другу о своей судьбе, о том, как согревает его родина, хоть он и в разлуке с ней, делился мыслями, мечтами. Перо не очень подчинялось скрюченным пальцам горняка, но выводило слова, которые шли от самого взволнованного сердца:
«Я так рад, что моя Стецевая, в прошлом забитая да бедная, живет теперь хорошей жизнью. О, как бы мне хотелось побывать среди вас, ну хотя бы одну неделю…»
В ответе из Стецевой, которого Юрась ожидал с нетерпением, думая о нем каждый день, он прочитал:
«…Дорогой Юрко! Я никогда не забуду ни тебя, ни других старых знакомых, с которыми вместе мыкался в Канаде… Приехал бы ты, Юрко, к нам и тогда своими глазами увидел, как цветет наше Прикарпатье. Передай и людям это приглашение…»
Вот так, спустя двадцать лет, встретились два Лычука родом из Стецевой. Теперь их разделяет только океан. Но разве дружбе это может быть преградой?
…На этом можно и закончить повествование о канадской жизни Юрия Лычука и некоторых его земляков. В этом рассказе нет ничего выдуманного, все основано на фактах.
Юрий Лычук живет в Сент-Катеринсе. Ему пятьдесят восемь лет. Он тяжело болен, последние месяцы лежал в больнице. Хочется от всей души пожелать ему здоровья, жизни, пожелать хотя бы на склоне лет увидеть свою родину, ее города, заводы, колхозы, Москву, Киев и Стецевую.
А Юстина Лычука, стецевского председателя колхоза, знает вся Украина, знают и за ее пределами. Когда наблюдаешь его в Стецевой или в Киеве, куда он приезжает по артельным делам, думаешь, сколько еще славных дел свершит рядовой советский человек Юстин Лычук!
В Стецевой скоро весна. И хоть на полях еще снег, все равно кажется, что ветер с Карпат дует теперь по-другому, совсем по-молодому, по-весеннему.
ОЧЕРКИ
ДАВНИЕ ЗНАКОМЫЕ
1
Это было на рубеже двух столетий. Вьюги завывали над сибирской деревушкой, где в крестьянской избе жил сосланный царизмом молодой Ленин. За простой деревянной конторкой он писал книгу, в которой провидел грядущее России.
Тогда-то внимание Ленина привлекла и жизнь украинской деревни, особенно в южных степях.
В Таврии, на Херсонщине у Владимира Ильича было немало «знакомых» крестьянских семейств, подробное описание и бюджеты которых Ленин рассмотрел, изучил, проанализировал в своей книге. Среди многих других хозяйств в поле зрения молодого Ленина тогда находились и дворы украинских крестьян — бедняка Ефима Вергуна из села Ровное и Трофима Щетины из Копаней.
С хозяйством Вергуна и Щетины Ленин познакомился еще за несколько лет до ссылки в Шушенское.
На полях Ровного и Копаней в летние месяцы девяностых годов не раз появлялась видавшая виды бричка чиновника по устройству казенных земель статистика В. Постникова.
Он побывал в земляной хатенке Трофима Щетины — старой, покосившейся, с листком промасленной бумаги вместо стекла в окошке.
Земли у Щетины числилось несколько десятин песков да бугров, где из года в год по одной и той же распашке без удобрений сеяли, «что окажется налицо».
На Подворье Щетины экономист учел неуклюжее рало, годное только для того, чтобы ковырять землю, деревянную борону с очень точным названием «драпач» и одноконный каменный молотильный каток.
Супряжничая, Щетина кое-как бедовал на своем клочке. Каждая осень (а неурожай в степи следовал за неурожаем) увеличивала его зависимость от кулака, приближала к краю пропасти.
Двор Ефима Вергуна произвел на экономиста еще более удручающее впечатление. Весь его почти первобытный инвентарь он оценил в шестьдесят три рубля. Четыре десятины посева (каждая из них в лучшие урожайные годы едва давала сорок пудов ржи или пудов тридцать проса) не могли прокормить крестьянскую семью. Спасало лишь то, что старший сын занимался извозом, а хозяину дома на зиму удавалось наниматься сторожем волостного правления.
Описание хозяйства Ефима Вергуна и Трофима Щетины дано в исследовании Постникова «Южнорусское крестьянское хозяйство». Ленин оценил его как прекрасный материал о том, что происходит в деревне, показывающий, каковы процессы расслоения в среде крестьянства.
Кулаки основывают свое хозяйство на разорении низших групп деревни. Середняки, вроде Трофима Щетины, «вымываются». Их хозяйство непрочно и шатко. А у таких, как бедняк Ефим Вергун, оно в полном упадке.
В книге «Развитие капитализма в России», вскрывая «раскрестьянивание», процессы образования сельской буржуазии и сельского пролетариата, Ленин среди многих других данных привел цифры, факты, характеризующие и южноукраинскую деревню.
В степной, более богатой землей деревне, как и во всей России, значительная часть крестьянства уже жила продажей своей рабочей силы, становилась пролетариатом. Это подтверждал анализ бюджетов многих семейств. Ленин собрал большой земскостатистический материал о крестьянских бюджетах, проверил его, критически пересмотрел.
Ко времени работы над книгой «Развитие капитализма в России» относится знакомство Ленина с бюджетами крестьянина Петра Назаренко из села Елизаветградки, Александровского уезда, и Лазаря Бабича из села Новопокровского, Новопокровской волости, Одесского уезда, Херсонской губернии.