Годы нашей жизни
Шрифт:
Выговаривая одному из своих командиров за грубость, комдив спросил:
— Слушай, друг мой, майором ты уже стал, а когда ты станешь человеком?
В другой раз он так сказал командиру полка, которого любил:
— Бывает человек — должность. Я хочу, чтобы ты был личностью. Понимаешь, личностью…
Теперь, прощаясь с дивизией, Захар Петрович побывал во всех батальонах и батареях, переговорил с людьми, записал десятки просьб и адресов.
Пышные и жесткие выдригановские усы с колечками на концах имели по-прежнему весьма воинственный вид, но его доброе лицо со щелочками лукавых глаз, блестевших за стеклами очков, в самом деле напоминало лицо школьного учителя в тот трогательный момент, когда он прощается со своими питомцами, уходящими в новую жизнь.
Сборы в дорогу были недолгими. Генерал велел приготовить карту с обозначением мест захоронения воинов дивизии, погибших в боях с фашистами.
Перед тем, как уехать из Германии, он хотел еще раз побывать в районах недавних сражений, посетить могилы своих бойцов.
Никаких памятных трофеев у него не было. А о ключах Потсдама, честно говоря, он даже позабыл. Хорошо, что водитель положил шкатулку в машину.
Летним утром сорок пятого года по берлинской автостраде уходит на восток видавший всякие виды «виллис» бывшего комдива генерала Выдригана.
ОТСТУПЛЕНИЕ ШЕСТОЕ, ВОЗВРАЩАЮЩЕЕ НАС В ДВАДЦАТЫЕ ГОДЫ
Ту Россию, которая освободилась, которая выстрадала свою советскую революцию, мы будем защищать до последней капли крови. В. И. Ленин
Машина мчала его вперед, а мысль уносила назад, разматывая клубок воспоминаний.
Он вспомнил, как возвращался с гражданской войны.
Связывая разрозненные эпизоды, память как бы показывала ему развернутую киноленту о прошлом.
Почему-то вспомнилось, как командир полка перед строем наградил его от имени революции ярко-красным галифе. Это было осенью девятнадцатого. Выдриган тогда командовал батальоном 58-й дивизии, входившей в состав Южной группы. Войска с боями прорывались на Киев.
…Сквозь дымку лет проступали очертания небольшого села под Киевом, где расположился выдригановский батальон. Поздним вечером гонец доставил сюда боевой приказ комдива 58-й дивизии товарища Федько. Завтра решающее сражение с деникинцами.
Комбат собрал батальон. Площадь у церкви точно такая, как в стихах Тычины о революции. И над этой площадью в тишине раннего утра раздается молодой сильный голос комбата.
Восемь месяцев назад, во время боев с петлюровцами, в штабном вагоне под Одессой Выдригана принимали в партию.
— Как ты, Захар, относишься к созданию на Украине Коммунистической партии?
— Как все большевики.
Теперь комбат задает этот вопрос своим бойцам. В выцветших фуражках с самодельными звездочками из жести, в стареньких гимнастерках и с винтовками, которые у многих висят на ремнях, свитых из веревок, они построились на майдане. Через несколько часов они пойдут в атаку.
— Кто хочет перед боем вступить в ряды большевиков? — взволнованно звучит его голос. — Пять шагов вперед.
Весь батальон делает пять шагов.
— Отставить… Я повторяю — пять шагов вперед сделают только те, кто желает вступить в Коммунистическую партию.
И снова эти пять шагов делают все воины батальона.
Они уходят в бой коммунистическим батальоном 58-й дивизии…
…В те дни полковые разведчики захватили деникинского генерала. Он выехал в фаэтоне для осмотра местности и оказался в руках черноморского матроса — командира разведки.
Генерал признался:
— А у вас столько тактик, сколько командиров, и только приемов борьбы, сколько солдат.
Пожалуй, господин генерал в самом деле был недалек от истины. Например, комбату Выдригану часто ставилась задача «поработать в стане врага». Во главе отряда, разделенного на боевые группы, он проникал в тыл белых, вел разведку, в решающие моменты наступления полка начинал действовать одновременно в нескольких местах: взрывал перед самым носом беляков мост, нападал на артиллерийскую батарею, атаковал штаб или с церковной колокольни неожиданно открывал губительный огонь. При этом комбат не задумывался, согласуется все это с боевым уставом или противоречит ему, а хотел только точно знать, какой урон будет нанесен деникинцам.
Во время одной такой операции, когда Выдриган со своими бойцами действовал против вражеских броневиков, он был ранен в грудь. Деникинская пуля прошла в пяти миллиметрах от сердца. К тяжелому ранению прибавился тиф.
Несколько дней Захар лежал почти без сознания, и никто из медиков дивизионного госпиталя не надеялся на его выздоровление.
По воле судьбы вышло так, что именно в эти критические часы, когда жизнь комбата висела на волоске, в Бериславе прощалась с жизнью Паша Венгеренко, жена Выдригана.
В апреле девятнадцатого у них родился ребенок. Если бы не это обстоятельство, Паша ушла бы вместе с мужем в дивизию.
Осенью Херсонщину захватили белые. Деникинская контрразведка ищет Выдриганов, занесенных в особый список. Захар далеко, в армии, а Пашу прячут верные люди. Но у нее на руках пятимесячный Сашко. Глубокой осенью оставаться с ним в плавнях Паша не может — погибнет мальчонка.
Во время переезда ее схватили белые и вместе с ребенком привезли в Берислав. Допрос в контрразведке. О том, что муж Паши на фронте, беляки уже знают. Их интересует местное подполье. На все вопросы у Венгеренко один ответ.
Так продолжалось несколько суток. Побои, угрозы прикончить большевичонка на глазах у матери. Наконец суд, который вершат три деникинских офицера. Приговор — расстрелять.
А партизаны местного отряда уже дали клятву: погибнуть, но вырвать Пашу из лап контрразведки.
На госпитальных нарах, укрытый потертым одеялом и старенькой шинелью, раненый комбат в тифозном бреду зовет к себе Пашу, то приказывает ей идти с донесением в Херсон, то отправляет на разведку в Берислав.
А в Бериславе партизаны благословляют темную до черноты осеннюю ночь, которая была их союзницей.