Годы нашей жизни
Шрифт:
Мой родной язык — украинский. Мне хорошо знаком украинский театр военных действий. Мне дорога украинская культура — сестра высокой русской культуры.
Поэтому прошу Вас ходатайствовать о направлении меня на Южный фронт».
Положительного ответа не последовало…
«…Я вспоминаю старинную грустную украинскую песню…»
«Но сейчас не время «сумувать и плакать». Сейчас время бороться, остановить и громить врага…»
Вы могли решить, что это записи из дневника или строки из статьи публициста. Нет! Это выдержки из второго рапорта командира запасного полка 3. П. Выдригана. Он любил красивое слово, но не любил пустого, барабанного.
«…Я повторяю свою просьбу и прошу Вас не отказать в ходатайстве перед командующим МВО об откомандировании меня в действующую армию в район Сталинграда или Воронежа — плацдармов будущих наших наступлений для освобождения нашего народа…»
(14 октября 1942 года)
Те, кому адресованы рапорты, читали, что написал командир полка, читали и между строк заявлений отца, в три месяца получившего две похоронные. По-человечески они понимали, что полковнику теперь будет легче в боевой атмосфере, и все-таки… Как отпустить из МВО командира с таким большим методическим опытом обучения бойцов?!
И второй рапорт оставлен без удовлетворения.
У Захара Петровича есть старая записная книжка, куда он записывает понравившуюся ему мысль. Как-то он записал слова Льва Толстого: «Сражение выигрывает тот, кто твердо решил его выиграть».
Полковник Выдриган твердо решил, где его место.
10 марта 1943 года он подает третий рапорт.
«…Уже больше года, после тяжелого ранения, нахожусь в тылу в должности командира 354-го КЗП.
Трудно передать Вам, как тяжело мне жить и работать в тылу в нынешнее время. Я знаю, что я делаю важное дело, подготавливаю резервы фронту. Но точно так же, как рыба рвется из аквариума в широкий речной простор, так и солдат революции — в бой. Тем более солдат, участвовавший в трех войнах: империалистической, гражданской и Отечественной, проведший в рядах армии 28 лет.
Прошу Вас, дайте мне возможность поехать на фронт…»
Перечитаем снова эти рапорты. Не совсем обычна их форма. Но тех, кто знал Выдригана, не удивлял их стиль.
СКОРЕЕ В БОЙ!
О чем я Вас прошу? Не упрощайте жизнь. Упрощая ее, вы никому ничего не доказываете. Жизнь сложна и прекрасна. Э. Казакевич
Все подвергается испытанию временем.
Человеческие отношения, чувства. И конечно, дружба.
В войну эта проверка происходит куда стремительнее. Полгода совместной службы породнили Выдригана с Казакевичем. У них полное взаимопонимание.
Как и его командир, Казакевич давно рвется из запасного полка. Теперь самая большая его мечта — уехать вместе с полковником на фронт.
«Адъютант командира 354-го КЗСП
Э. Казакевич — командиру полка
3. П. Выдригану, 27. IV 1942 года.
Узнав о том, что Вы подаете рапорт командиру 4-й КЗБ о направлении Вас в действующую армию, на Южный фронт, прошу Вас убедительно: возьмите с собой и меня.
Высоко ценя Ваши качества командира Красной Армии, я хочу быть на фронте с Вами. Можете не сомневаться в том, что я готов на любые невзгоды и на смерть, если она будет необходима для победы…»
Выдриган ответил своему адъютанту:
— Слушай, козаче, я жду и ты жди… Видать, Эмма, судьба уж связала нас одной веревочкой.
Казакевич подал свой рапорт в апреле, а в июле командир полка изо всех сил пытался отразить «атаки» товарищей из штаба и политотдела. В бригадную газету «Боевые резервы» потребовался заместитель редактора, а Казакевич — член Союза писателей. И быть ему в газете. Ни Выдриган, ни сам Казакевич не соглашались. Но дружба дружбой, а служба службой.
Теперь заместитель редактора при каждом удобном случае наезжает из Владимира в Шую, из бригады в полк к Захару Петровичу. Во-первых, есть газетные дела и советы такого опытного командира, как Выдриган, нужны «Боевым резервам». А кроме того, когда приезжает Эмма, у Бати теплее на душе.
Если они неделю-другую не видятся, Казакевич старается позвонить или написать.
«22 февраля 1943 г.
Дорогой товарищ полковник!
Горячо поздравляю Вас с двадцатипятилетием Красной Армии. Четверть века Вы верой и правдой служили в ее рядах, и для меня Вы образец командира нашей Армии…
Мне исполняется в этот же день тридцать лет. Я, таким образом, на пять лет старше нашей армии. Для меня это — тройной праздник. Вступая в сороковые годы своей жизни, я, если жив буду, не забуду никогда, что этот жизненный рубеж связан у меня с Вашим именем…»
Это письмо из Москвы.
Находясь в командировке, Казакевич не упустил случая:
«…В Москве я был целых семь дней… где мог — ставил вопрос о том, чтобы меня перевели во фронтовую дивизию. Не знаю, удастся ли это… Обещали…»
Но все это пока только надежда — синица в небе… А идет двадцать первый месяц войны. И, едва возвратившись из Москвы, Казакевич спешит к Захару Петровичу.
«7. III 1943 года,
…Был у полковника, видел его. Похвалил мой внешний вид в погонах — а похвала такого старого вояки чего-нибудь стоит…»
Они просидели до полуночи. О стольком нужно переговорить и столько на свете великих стихов, которые Выдриган слышит впервые.
— Слушай, Эмма, теперь читай собственные… Есть новые?
— Захар Петрович, стихов я больше писать не буду.
— Совсем?
— Почти совсем.
— Читай, которые «почти».
— Есть тут у меня одно…
Синяя птица моей судьбы,
Птица моей мечты.
Я называю вас нынче на вы,
А называл ведь на ты —
Тогда, когда ты летала орлом
И клекотала орлом.
Когда ты махала синим крылом
<