Годы
Шрифт:
Элинор совсем проснулась.
— Что за чушь ты несешь? — возмутилась она. — У Норта нет шляпы в руках! И никакого жира в боках, — добавила она. — Ни капли, ни капли. — Она нежно похлопала его по колену.
Ей было необычайно хорошо. Как правило, после пробуждения в памяти остается какой-то сон — сцена или образ. Но это ее недолгое забытье, в котором были косые, все удлинявшиеся свечи, оставило по себе лишь ощущение — чистое ощущение.
— У него нет в руках шляпы, — повторила Элинор.
Норт и Мэгги засмеялись над ней.
— Ты заснула, Элинор, — сказала Мэгги.
— В самом деле? — удивилась Элинор. Да, верно, в разговоре был большой пробел. Она не могла вспомнить, о чем они беседовали. И рядом была Мэгги, а Милли и Хью ушли. — Я задремала всего на секунду, — сказала она. — Ну, а что ты собираешься делать, Норт? Какие у тебя планы? — весьма деловито спросила она. — Мы не должны отпускать его обратно, Мэгги. На эту жуткую ферму.
Она хотела выглядеть до крайности практичной — частью чтобы доказать, что она не спала, частью — желая сберечь необычное ощущение счастья, которое еще держалось в ней. Ей казалось, если скрыть его от чужих глаз, оно не исчезнет.
— Ты достаточно скопил? — спросила Элинор.
— Скопил? — переспросил Норт. Почему, интересно, люди, которых сморил сон, всегда стараются показать, что у них нет сна ни в одном глазу? — Четыре-пять тысяч, — добавил он, не думая.
— Что ж, этого хватит, — не унималась Элинор. — Пять процентов, шесть процентов… — Она попыталась сделать вычисления в уме. Пришлось прибегнуть к помощи Мэгги. — Четыре-пять тысяч, это сколько будет, Мэгги? Ведь на жизнь хватит, правда?
— Четыре-пять тысяч… — повторила Мэгги.
— Под пять или шесть процентов, — напомнила Элинор. У нее не получалось считать в уме и в лучшие времена, но сейчас ей почему-то казалось особенно важным опереться на факты. Она открыла сумочку и нашла там письмо и огрызок карандаша. — Вот, посчитай на этом, — сказала она.
Мэгги взяла бумагу и провела несколько линий карандашом, как бы пробуя его. Норт заглянул ей через плечо. Решала ли она задачу, думала ли о его жизни, его потребностях? Нет. Она рисовала шарж на крупного мужчину в белом жилете, сидевшего напротив. Она дурачилась. Норт ощутил некоторую нелепость ситуации.
— Что за глупости? — сказал он.
— Это мой брат, — ответила Мэгги, кивнув на мужчину в белом жилете. — Он когда-то катал нас на слоне… — Она добавила к жилету росчерк.
— Мы говорим о серьезных вещах! — возмутилась Элинор. — Если ты, Норт, хочешь жить в Англии, если ты хочешь…
Он перебил ее:
— Я не знаю, чего хочу.
— А, понятно! — сказала она и засмеялась. К ней вернулось ощущение счастья, тот самый необъяснимый восторг. Ей казалось, будто все они молоды и перед ними лежит будущее. Ничто еще не устоялось, впереди — неизвестность, жизнь только начинается и полна возможностей.
— Ну не странно ли? — воскликнула она. — Разве не удивительно? Не потому ли жизнь — как это выразить? — чудо? Я хочу сказать… — она попыталась объяснить, потому что Норт выглядел озадаченным: — Говорят, старость это то-то и то-то, а ведь все не так. Она другая, совсем другая. В детстве, в юности, всегда — моя жизнь была бесконечным открытием. Чудом. — Она умолкла. Опять наговорила чепухи. После того сновидения у нее слегка кружилась голова.
Когда начался танец, Пегги оказалась всеми покинутой у книжного шкафа; она стояла как можно ближе к нему. Чтобы скрыть свое одиночество, она взяла с полки книгу. Книга была в обложке из зеленой кожи, Пегги перевернула ее и увидела вытесненные в коже золотые звездочки. Очень кстати, подумала она, потому что можно сделать вид, будто я любуюсь переплетом… Но не могу же я долго стоять и любоваться переплетом. Она открыла книгу. Пусть угадает мои мысли, подумала Пегги. Если открыть книгу наугад, прочтешь свои мысли.
«La m'ediocrit'e de l’univers m’'etonne et me r'evolte», — прочла она. Вот именно. Точно. Она стала читать дальше: «…la petitesse de toutes choses m’emplit de d'ego^ut». Она подняла голову. Ей наступали на ноги, «…la pauvret'e des ^etres humains m’an'eantit» [68] . Она закрыла книгу и поставила ее на место.
Точно, подумала Пегги.
Она поправила часы на запястье и тайком посмотрела на них. Время шло. В часе шестьдесят минут, сказала она себе; в двух часах сто двадцать: Сколько мне еще придется пробыть здесь? Нельзя ли уже уйти? Она увидела, что Элинор кивает ей. Пегги пошла к сидевшим в креслах.
68
«Посредственность Вселенной поражает и возмущает меня… всеобщая ничтожность наполняет меня отвращением… убожество людей меня убивает» ( фр.). Источник цитаты не установлен.
— Иди сюда, Пегги, поговори с нами! — позвала Элинор.
— Элинор, ты знаешь, который час? — спросила Пегги, подходя, и показала на свои часы. — Не пора ли нам?
— Я забыла о времени, — сказала Элинор.
— Но завтра тебе будет тяжело, — предостерегла Пегги, стоя рядом с ней.
— Узнаю врача! — поддразнил сестру Норт. — Здоровье, здоровье, здоровье! Но здоровье — это не самоцель. — Он поднял на нее глаза.
Пегги не обратила на него внимания.
— Ты что, хочешь досидеть до конца? — вновь обратилась она к Элинор. — Это же на всю ночь. — Она посмотрела на пары, кружившие в такт граммофонной музыке, как будто какое-то животное умирало в медленной, но мучительной агонии.
— Но ведь нам хорошо, — сказала Элинор. — Присоединяйся, порадуйся с нами.
Она указала на пол рядом с собой. Пегги опустилась на пол. Хватит думать, анализировать, копаться в себе — вот что хотела сказать Элинор, Пегги это поняла. Радуйся мгновению. Но всякий ли на это способен? — спросила она себя, натягивая юбки вокруг своих ног. Элинор наклонилась и похлопала ее по плечу.