Гоголь в тексте
Шрифт:
«Мертвые души» – вещь, во многом отличная от ранних гоголевских сочинений. Однако, когда дело доходит до блеска или света, Гоголь остается верным себе, например при описании дома губернатора: «Вошедши в зал, Чичиков должен был на минуту зажмурить глаза, потому что блеск от свечей, ламп и дамских платьев был страшный. Все было залито светом» (ср. с описанием прихода Пирогова на званый вечер в «Невском проспекте»: «Сверкающие дамские плечи и черные фраки, люстры, лампы, воздушные летящие газы, эфирные ленты (…) – все было для него блистательно»).
Блеск в ночи
Свет во тьме, свет, делающий ночь чем-то другим, чем ей положено быть в «норме»: описывается ночь, а видно все, как днем. И главное, все блестит каким-то особым нереальным блеском. Как в «Страшной мести»: «…далеко блестят горы и Днепр. А за Днепром синеют леса. Мелькает сверху прояснившееся
Но если ночью все видно, как днем, то это действительно «чудо». То есть, не только что-то «красивое», но и сверхъестественное, волшебное, как сказал бы Гоголь, «наводящее изумление». Так изумлен был кузнец Вакула, когда ехал по вечернему Петербургу: «Боже ты мой, какой свет! – думал про себя кузнец, – у нас днем не бывает так светло» (вспомним еще раз, как вынужден был зажмуриться Чичиков, когда вошел в ярко освещенную залу в доме губернатора). И хотя в двух последних случаях нет ничего мистического, – все решили иллюминация и освещение, – сам факт нереально яркого света, света, превращающего большое темное пространство в ярко освещенное, вполне очевиден. Создается ощущение, что все эти картины превращения тьмы в блеск, ночи в день не случайны, что Гоголь знает, о чем пишет и зачем ему это нужно.
Знал об этом и Хома Брут, когда стоял посреди пустой ночной церкви рядом с гробом панночки. «Надо сделать так, чтоб видно было, как днем» – подумал Хома и начал зажигать одну свечу за другой, пока вся церковь не осветилась. «Страшна освещенная церковь ночью, с мертвым телом и без души людей». Значит не только «чудной», прекрасной может быть ночь, как это было в расцвеченном фонарями и иллюминацией Петербурге или перед Рождеством в Диканьке. Она может быть и страшной, хотя бы и наполненной ярким светом. Все дело в том, какие события в этой ночи происходят. Бал, фейерверки или ясная Рождественская ночь с месяцем – это одно, а пустая, залитая светом свечей ночная церковь с гробом посередине – совсем другое.
Если мрак есть отсутствие света, то можно ли сказать, что свет – это отсутствие мрака? И можно ли, связав свет с благом, сказать то же самое о тьме и зле: тьма – это отсутствие света, но разве зло – это просто отсутствие блага? Вопросы подобного рода имеют долгую историю и не имеют однозначных ответов. Хотя бы потому, что тень, а в пределе своем – ночь, существуют благодаря тому, что свет, наткнувшись на непрозрачный предмет, рождает тень. Старый пример с маленькой свечкой, которой довольно, чтобы осветить мрак и быть видимой среди этого мрака, говорит в пользу силы или активности света. Иначе говоря, свет существует, обладает сущностью, тогда как тьма ею не обладает и живет лишь отсутствием света; поэтому можно сказать «источник света», но нельзя сказать «источник мрака».
До открытия астрономами «черных дыр» так оно и было, однако теперь само знание о том, что существуют силы, способные поймать, спря тать свет в себе, заставляет взглянуть на проблему несколько иначе: впрочем, кто знает, может быть, внутри этих самых дыр все блистает? Гоголь о «черных дырах» ничего не знал, однако силу, спрятанную в темноте ночи, ощущал всем своим существом. Точнее, не просто в темноте (она Гоголю не интересна), а именно в ночи, то есть особом, противоположном дню времени суток, когда «по правилам» ничего не должно быть видно и тем не менее все прекрасно видно. С точки зрения онтологической поэтики, такого рода предпочтения могут быть продиктованы какими-то глубинными причинами, суть которых к области
Иначе говоря, Гоголя по каким-то внутренним, личным причинам не устраивал естественный свет дня и вечера; для того чтобы хорошо оглядеться в мире, ему зачем-то была потребна еще и ночь – ночь, в которой он мог бы все видеть, «как днем». Те же ясно различимые предметы – деревья, дома, река, но на фоне не светлого, а черного, звездного неба. И при этом от предметов падают тени, – так, как это бывает днем. Так возникает эффект весьма тонкий, говорящий об особом внимании Гоголя к времени ночи – интерес к ночным теням.
Ночные тени
Если с солнцем, наводящим тень на зелень дубов в начале «Сорочинской ярмарки» [100] , все понятно, то ночные тени более интересны, поскольку ночная тень рождается в темноте. Вообще тень – привилегия дня, солнца. Ночь – сама по себе тень, время тени, ночью тень повсюду, поэтому, когда мы имеем дело с описанием ночных теней, это означает, что ночь должна быть по-особому светлой.
В «Вечере накануне Ивана Купала» Петрусь, дожидаясь вечера, смотрит, «не становится ли тень от дерева длиннее», то есть определяет время наступления темноты по увеличивающейся тени. И в «Майской ночи» дважды описываются ночные тени. В первой главе Левко и Ганна смотрят на старый дом: «…лес, обнимая своею тенью, бросал на него дикую мрачность». Во второй – снова тень и деревья: «Пруд тронулся искрами. Тень от деревьев ясно стала отделяться на темной зелени». И далее: «Божественная ночь! Очаровательная ночь! Недвижно, вдохновенно стали леса, полные мрака, и кинули огромную тень от себя».
100
Картина летнего дня в начале «Сорочинской ярмарки»: «…ослепительные удары солнечных лучей зажигают целые живописные массы листьев, накатывая на другие темную, как ночь, тень, по которой только при сильном ветре, прыщет золото».
То же и во второй главе «Страшной мести»: «…месяц показался из-за горы. Будто дамасскою дорогою и белою, как снег, кисеею покрыл он гористый берег Днепра, и тень ушла еще далее в чащу сосен». Вот уж, казалось бы, и не видно почти ночной тени, вся спряталась в чащу, так и этого – теперь уже отсутствия тени – оказывается достаточным для того, чтобы его зафиксировал гоголевский взгляд.
Или еще из «Вия». Описывая ночной полет Хомы, Гоголь в самом начале упоминает ночные тени: «Тени от дерев и кустов, как кометы, острыми клинами падали на отлогую равнину» (косвенным образом в рубрику ночных теней попадает и описание леса в этой же сцене: «в стороне потянулся черный, как уголь, лес»). Чаще всего у Гоголя идет речь о тенях от деревьев, но если действие происходит в городе, то появляются и другие тени. Например, в «Портрете»: «…сиянье месяца становилось сильнее. Полупрозрачные легкие тени хвостами падали на землю, отбрасываемые домами и ногами пешеходцев». Похожая картина в «Невском проспекте»: «…как только сумерки упадут на домы и улицы и будочник, накрывшись рогожею, вскарабкается на лестницу зажигать фонарь (…) Длинные тени мелькают по стенам и мостовой и чуть не достигают головами Полицейского моста». Какими бы ни были ночные тени, особый интерес к ним у Гоголя очевиден.
Обобщая ситуацию, еще раз подчеркну, что ночные тени – не просто деталь в числе прочих, а нечто важное. Тени посреди ночи указывают на то, что законное время темноты обладает свойствами дня, то есть времени света. Это не романтические, а совершенно реальные физические тени, на которые Гоголь постоянно обращает внимание. И хотя ночные тени есть и у других авторов, например у Я. Полонского, все дело, как обычно, в интенсивности их упоминания: здесь Гоголю равных нет.
Столь же очевидным является то, что, описывая ночь, Гоголь настойчиво упоминает об ослепительно блестящих лицах или стенах домов. То есть дает картину явно преувеличенную, не соответствующую нормальному положению дел. Эта картина ярко освещенного мира – деревьев, реки, домов, людей, над которым вместо голубого неба раскинулось черное небо со звездами, эта ночь, подобная дню, ночь, в которой предметы отбрасывают тени, как днем, и составляет предмет особого гоголевского интереса и влечения. Влечения, скорее всего, безотчетного, соответствовавшего каким-то внутренним, едва ли не телесным интуициям. Другое дело, что эти интуиции могли быть так или иначе поддержаны текстами, прежде всего, Библейскими (об этом пойдет речь ниже), где шла речь о том, что именуется «новым небом» и «новой землей».