Гоголь. Мертвая душа
Шрифт:
– Что случилось? – спросил он, заглядывая поверх плеча, пропахшего пылью и потом.
– Покойник, – пояснил то ли Павел, то ли Матвей.
Гоголь уже и сам видел тело, лежащее посреди перекрестка так, что невозможно было обойти или объехать, не заметив.
– Алексей, – прошептал он, потрясенный до глубины души.
– Так ты его знаешь, барин? – спросили его Матвей и Павел, поворотив головы назад.
Ничего не ответив на это, Гоголь раздвинул их и направился к Багрицкому. Одежда поручика заскорузла от бурой крови. Лицо было не мертвенно-бледным и не желтым, как
Гоголь обнаружил, что уже не стоит склонившись над телом, а сидит на дороге, вздрагивая от судорожных позывов рвоты. Странники говорили с ним, но он не слышал. Голоса и прочие звуки не доходили до его сознания. Он увидел, что по дороге беззвучно приближается большой угловатый экипаж. Лошади остановились. Из кузова с двуглавым орлом на двери, не дожидаясь, пока осядет пыль, стали выпрыгивать мужчины. Они поглядели на труп. Один там и остался, двое других приблизились и начали задавать вопросы. Они были полицейскими урядниками, им полагалось отвечать.
Их вопросы доносились до Гоголя как сквозь толщу воды. Он показал на Багрицкого и сказал, что это его зверски замученный товарищ.
– Встать! – рявкнул урядник. – Здесь вам не посиделки, сударь, здесь допрос.
– По всей форме, – подтвердил второй урядник. – Извольте отвечать стоя и говорить внятно. За что вы убили господина Багрицкого?
Гоголь помотал волосами, морщась от головной боли. Он сказал, что не убивал своего друга, а как раз спешил за помощью, чтобы спасти его от убийц.
– Пусть они подтвердят! – предложил Гоголь, кивая на спутников. Они встретились мне по дороге, верстах в десяти-двенадцати отсюда. Как же я мог находиться и там, и здесь?
– Господин сей выскочил неизвестно откуда, – стали рассказывать Матвей и Павел, перебивая друг друга. – Ну просто чертик из табакерки. Морда, извиняемся, перекошена и расцарапана, а платье в крови. Приказал вести его прямиком сюда. Что нам оставалось делать, как не подчиниться? Такой ведь прибьет, пожалуй.
– Они не понимают, что говорят! – рассердился Гоголь. – Да еще привирают. Я попросил отвести меня в Бендеры, а не сюда. Что касается одежды моей, то в кровь я испачкался, когда разбойники поручика Багрицкого картечью ранили.
– Откуда, сударь, вам известно, что его именно картечью ранили, а не пулями? – насел на него урядник.
– Он сам мне сказал. Я тогда с Алексеем Ивановичем вместе был.
– А потом он по воздуху сюда перенесся, – съязвил другой урядник.
Гоголь погрозил ему пальцем:
– Не сметь зубоскалить над героем, павшим в неравном бою! Тут вам не балаган, господин полицейский.
–
Была выхвачена шашка, острие которой указало, в каком направлении следует идти. Уже сидя в экипаже, Гоголь увидел, как на перекресток прикатил еще один. Полицейские, тихо обсудив что-то, завернули Багрицкого в мешковину, обвязали веревками и пристроили на задки, по-видимому, специально приспособленные для таких целей. Странников поспрашивали еще немного, записали их показания на походном столике и отпустили с миром. Потом обе упряжки развернулись и поехали.
Урядники хранили угрюмое молчание, раскачиваясь напротив Гоголя. Ему сделалось тревожно.
– Могли бы вы убрать пистолет, господин полицейский? – попросил он. – Я не собираюсь бежать. Напротив, в моих интересах всеми силами помогать следствию и добиться суда над негодяем и преступником Верховским! Да вы его должны знать, господа.
Урядники продолжали молча болтаться на своем сиденье. Пистолет был по-прежнему наставлен на Гоголя. Окна были завешены, и он не видел, где они едут и далеко ли до города. Снаружи быстро темнело. От этого на душе делалось все тоскливее.
– Я лично знаком с городничим, – сообщил Гоголь. – Могли бы вы по прибытии известить его о моем задержании?
– Господин городничий и так всё знают, – сказали ему. – Будьте уверены, ему немедленно доложили о трупе на перекрестке. Он держит ваше дело под личным контролем.
– Мое дело? – переспросил Гоголь. – Разве оно на меня заведено?
– На кого же еще, сударь? Не думайте, что коли вы из столицы, то вам все сойдет. Ответите, господин писатель. По всей строгости закона.
– Вы сами ответите за свои речи и обвинения беспочвенные.
– А это мы поглядим. Вы бы, господин писатель, сидели спокойно. А то ударитесь ненароком своим длинным носом. Тряско тут. Легко зашибиться.
Это была плохо прикрытая угроза. По причине, непонятной Гоголю, полицейские были настроены к нему плохо – хуже некуда. Похоже, считали его убийцей. Что ж, учитывая загадочные обстоятельства, окружающие дело, их подозрительность была объяснима. Но Гоголь был убежден, что недоразумение развеется, лишь только он расскажет Виктору Степановичу Черногубу, что и как произошло на самом деле. И полетят полицейские экипажи в обратную Сторону, и подлый преступник будет схвачен, и тогда ему не отвертеться.
Однако Гоголь просчитался. Привезли его не к городничему, а к исправнику, принявшему его у себя в кабинете, словно какого-то арестанта, под присмотром двух стражников при ружьях с примкнутыми штыками. Там было душно от обилия зажженных свечей в люстре. Сесть Гоголю предложено не было. Никакого участия и тем более сочувствия исправник не выразил. Более того, он с самого начала повел себя грубо и нахраписто.
– Не тыкайте мне, сударь! – выкрикнул Гоголь, сорвавшись на фальцет. – Будьте любезны вести себя согласно этикету и уставу. Перед вами дворянин стоит, литератор, ученый. Как вы смеете проявлять неуважение?