Гол престижа
Шрифт:
Модуль первичной обработки усреднял яркость снимков, ведь освещенность поверхности при полете непрерывно меняется. Среднее значение яркости было введено в программу людьми, и рассчитано на их зрение. Обработка теней была наиболее сложной задачей: в программе люди указали, что длина теней должна быть не более двух процентов от истинной. Участки теней автоматически вырезались, на их место вставлялись соответствующие места радиолокационных изображений.
На Земле никто не подумал, что локатор и фотоаппарат видят разные вещи. Вернее, подумали, но не придали
Первые поступившие снимки понравились всем, кроме молодого программиста, Барни Беннинга. Он заметил, что в областях теней контурные линии толще. По его настоянию с аппарата запросили две необработанных картинки одного участка – фото- и радиоизображения. Сравнили. Да, все подтвердилось. Ну и что? Параметры готового изображения находились в заданном допуске; геологи претензий не предъявляли. Что еще надо? Но Барни не был бы Барни, если бы отступился. Он почему-то посчитал это своей личной ошибкой, хотя в программе ошибок не было, была небольшая неопределенность в исходных данных.
Барни пошел к шефу отдела и изложил проблему. Шеф не видел причин для отказа, и вскоре исправленная программа, за секунду преодолев расстояние до Луны, управляла радиолокатором. Теперь учитывались только самые мощные отражения. Все остальные игнорировались. Это было абсолютно логично. Значит, локатор пыли уже не видел, ведь самый мощный сигнал идет от скального основания. Контуры кратеров стали четкими, но они буквально на волосок не совпадали с оптикой. Разброс был втрое меньше допуска, и порадовал создателей аппарата.
– Если вы, ребята, – сказал Барни геологам, – уроните на Луну иголку, то не стесняйтесь попросить. Мы ее найдем!
Теперь все были довольны. Люди не учли одного: компьютер – не человек. И любая неопределенность должна быть упакована в точные цифровые рамки.
Когда аппарат вышел с ночной стороны в область терминатора, его блок первичной обработки, не найдя в своей памяти нужных данных, запросил их с Земли. Ему требовались два числа: максимальная и минимальная толщина лунной пыли. Только и всего.
Барни насторожился: он должен был предвидеть это!
«Черт меня дернул, – подумал он. – Ведь и так все было в допуске!»
Но делать нечего, назад крутить не будешь. И тут неожиданно выяснилось, что никто не знает, а какова она, толщина пыли. Заказчики-геологи пожимали плечами: их этот параметр не очень волнует.
Позвонили в лунную лабораторию НАСА, и получили неуверенный ответ: что-то от двух до четырех дюймов...
Подумали, и на всякий случай расширили допуск: от одного до пяти дюймов. Эти данные, взятые, в общем-то, с потолка, и получил аппарат. Он истолковал их по-своему. Тоже абсолютно логично. Поток готовых снимков возобновился.
Когда
Но... по команде процессора несколько миллиардов нулей стали единицами, а несколько миллиардов единиц – нулями. И обработанный снимок стал выглядеть не хуже других, все в допуске. Пыль в кратере приобрела толщину один дюйм, а вокруг него – пять дюймов, крайние допустимые значения. Все абсолютно верно. Так составлена программа. То есть так хотят люди.
Обработка необычного снимка заняла на триста миллисекунд больше. Это заметил принимающий снимки наземный компьютер, отметил в распечатке за смену. А также сообщил ночному дежурному – инженеру Вэну Айверсу.
Утром Айверс, зевая, показал распечатку сменившему его Барни Беннингу.
Тот ввел «сырые» снимки в свой ПК, на рабочем столе, и обработал их там. Результат его поразил. В крошечном, пятидесяти метров, кратере, пыли не было вообще! Зато вокруг него, в кольцеобразном валу, эта самая пыль лежала невероятно толстым слоем – целых двенадцать дюймов!
«Ого, – подумал Барни, – там же ее по колено! Вот так номер!»
И помчался к шефу.
– Это интересно, – сказал шеф, – это чертовски интересно. Если нет ошибки. Не дышите так часто, Барни. Вы меня сдуете со стула. Но боюсь, в ближайшие годы этот природный феномен останется неизученным.
– Природный? Почему природный? Вы посмотрите, это же центр, самый центр! Прямо на экваторе! Пыль вокруг кратера явно из него! Она выдуна… выдута… – Барни разволновался, – ее выдули из кратера. Струей газа! И она осела вокруг. Возможно, при старте… Или при посадке…
– Стоп, мистер Беннинг, так мы докатимся до маленьких зеленых человечков… Мы с вами ученые, – польстил шеф, – и должны мыслить по правилам науки. Вы знаете, что было, когда открыли пульсары?
Шеф помолчал, и добавил:
– Бритва Оккама, друг мой, бритва Оккама… Сейчас ничего сказать нельзя. Если это не ошибка, то для каких-то выводов туда нужно добраться. И взять пробы. А вы молодец. Хвалю. Я всегда верил в молодежь.
Барни вышел из кабинета. Почесал в затылке.
«Поехать, что ли, с Вэном на рыбалку. И хочется, и колется».
2. Мигрень
Человечество делится на две части: огромное большинство счастливчиков и немногих мучеников, вроде меня. Счастливчики могут дальше не читать
Потому что они пожимают плечами:
– Подумаешь, мигрень! Голова у всех болит, плавали – знаем. Принял таблетку, и через полчаса как огурчик.
А вот и нет.
Во-первых, голова-то как раз и не болит. Болит одна точка в голове. Маленькая, с булавочную головку, точечка. Где она? Это как повезет. У меня, например, над левым глазом.