Golden Age
Шрифт:
Когда Эдмунд открыл глаза, за окном уже стихла вьюга и тихо, робко выглядывало из-за туч рассветное солнце. Всю ночь мальчик просидел у потухшего камина: вот и причина зверского холода, господствовавшего в его кошмаре. Кожу на щеках стягивало от высохших слез – он плакал, ибо провел эти часы не в замке Освальда, а там, во дворце Джадис, брошенный, покинутый, обреченный умирать в ледяной камере. Опять это повторилось, в который раз… В такие моменты ему дико не хватало рядом Люси, которая обнимет и своей теплотой докажет, что то был всего лишь дурной сон. Сердце щемило от желания увидеть Питера, который развеет все тревоги и сомнения. Даже Сьюзен, ворчащая на младшего брата, но укутывающая его заботливо в одеяло, подошла бы на роль утешения… Однако никого из них не было рядом. Семья, которая помогла бы справиться с этой бедой, была бесконечно далеко, с ней Эдмунда разделяло Восточное море и ведьма. Эта проклятая ведьма, спрятавшаяся неизвестно где: может, в глубокой норе, а может, прямо у него под носом.
Карие глаза, вокруг которых залегли темные круги, полыхнули яростным огнем. Он найдет. Найдет ее и уничтожит, сотрет с лица земли! Теребинтия не пострадает от ее грязных рук и последствий его вмешательства, кем бы ни была эта тварь. Ребенком, взрослым, стариком – рано или поздно, они все вырастут в нечто, что принесет смерть и ужас… Король отыщет ведьму и вернется в Нарнию. Покончит со своей связью с колдовством и уедет, чтобы никогда больше не возвращаться на проклятый северный остров, никогда…
Настроение у Эдмунда было хуже некуда. Аслан и небеса в помощь тому, кто попадал под его гнев, который разнервничавшийся король не сдерживал. Сейчас его, и без того заносчивого, могло вывести из себя что угодно, и если с северянами он еще терпел, помня о последствиях для Нарнии, то со своими мог себя не ограничивать. Накапливаемая усталость, загнанность, остервенение, с которым мальчик охотился за ненавистной ведьмой, и бессонные ночи делали его невероятно раздражительным. И без того у него был характер не подарок, а теперь ситуация усугубилась.
В это утро катастрофически не повезло Онуру, который посмел спросить у короля, хорошо ли тот себя чувствует. Эдмунд прекрасно знал, что выглядит паршиво и что скрыть это от окружающих невозможно, но какого черта простой матрос лезет туда, куда его не просят?! Разве ему поручили следить за младшим королем, заботиться о нем, точно о ребенке, утирать нос и спрашивать, как его самочувствие?! Он должен выполнять свою работу, а не кудахтать над ним подобно надоедливой мамаше! Мальчик был слишком горд, чтобы делиться своей бедой с чужими людьми. Только от родных он был готов получить помощь, но они были бесконечно далеко, и это еще сильнее злило. Может, в другой ситуации независимый Эдмунд высказал бы свое недовольство менее бурно, но сейчас на Онура вылился целый шквал возмущения и ярости. Весь его смысл заключался в единственной фразе: «Не лезь не в свое дело!». Юноша опустил голову, принимая королевский гнев, и больше ничего не сказал. Увы, это была лишь малая порция негатива, которая выплеснулась на головы нарнийцев. Гораздо большую бурю младший король копил в себе, не делясь ею ни с кем и медленно закипая. Рано или поздно его прорвет так, что несчастному, что это спровоцирует, останется только посочувствовать.
Новый день не принес никаких радостных новостей. Спасенные из костра девчонки опять ссорились, и снова начала все Кара, куда же без нее. Эдмунд швырнул столовый прибор в тарелку и заскрипел зубами. Ох как же хотелось сорваться на бедного слугу, принесшего эту весть, но фавн только выполняет приказ. Ему велено докладывать обо всем, что происходит с обвиняемыми, даже о чихе, не то что о ссоре. Он уж точно не виноват… Мальчик отправил его восвояси, и нарниец тут же испарился, радуясь, что не попал под удар. Неплохо было бы сходить и разобраться, что опять стряслось, но король справедливо подозревал, что если он взорвется – а он в такой компании точно взорвется! – то нужда в казни всех троих отпадет сама собой. Пусть слуги их утихомиривают. И связался же на свою голову…
Пора была отправляться в путь. Сегодня Эдмунд планировал посетить деревню, в которой и произошло столкновение. Если прежде он разъезжал по окрестным селениям, родинам девочек, то в этот раз пришла пора вернуться туда, где все началось. Однако Меар, услышав об этом, щелкнул клювом и произнес:
– Думаю, это не лучшая затея, Ваше Величество.
– А я твоего мнения и не спрашивал, - резко отозвался король. – И не смотри на меня так, мне не по себе! Отвернись.
Филин не двинулся с места, и потому мальчик просто развернул тело в другую сторону. Но хотя туловище и повернулось к нему хвостом, то голова без малейшего дискомфорта осталась в прежнем положении и продолжала сверлить его желтыми, не моргающими глазами. Это обстоятельство повергло Эдмунда в некоторую растерянность. Пока он соображал, как обойти удивительное физическое строение птицы, Онур тихо, но твердо произнес:
– Я поддерживаю уважаемого филина.
Король мрачно на него уставился. Кажется, не только он один не умеет усваивать уроки, преподанные жизнью! На матроса пару минут назад такая мощная волна налетела, а он опять лезет, куда не надо. То ли привык к штормам, то ли просто глуп. Меар же довольно сказал:
– Послушайте мудрого моряка, Ваше Величество. Пошлите в ту деревню кого-нибудь другого.
– Да что такого-то? Почему вы меня так отговариваете? Неужели?.. А ну признавайтесь, что вы скрываете.
– Но мы…
– Я видел, как вы только что переглянулись! – воскликнул мальчик и вскочил. Упавший стул загрохотал на весь зал. Воины, завтракавшие по соседству, подняли головы, невольно прислушиваясь к разговору. – А ну быстро отвечайте!
– Ваше Величество, не все жители острова одобрили Ваше вмешательство в казнь. Многие относятся к Вам враждебно… – произнес со вздохом Меар. Эдмунд приподнял брови, показывая, «насколько» он удивлен этой вестью. Однако слова Онура, столь же негромкие, привнесли кое-что новое:
– Они Вас ведьминым рыцарем называют.
– Как-как? – переспросил мальчик, прищуриваясь. В воздухе запахло озоном, словно в зале вот-вот грянет гроза. Воины Освальда, а также некоторые нарнийцы слишком уж поспешно удалились, почувствовав эту перемену. Онур поднял на Эдмунда глаза и повторил:
– Ведьмин рыцарь, приспешник колдуний и их ярый защитник. Вот как Вас кличут в народе Теребинтии и в той деревне тоже.
– Но не все, прошу заметить! Не все! Есть и благодарные, желающие справедливости! – сразу же добавил Меар, чтобы успокоить короля. Казалось, он вот-вот взорвется. С лица сошли все краски, кулаки судорожно сжались, только карие глаза, сейчас почти черные, горели неистовым огнем. Вот сейчас произойдет тот самый взрыв… Но его не случилось. Эдмунд невероятным усилием справился с собой, подавил этот разрушительный гнев. Что взять с суеверных крестьян, которые приходят в ужас от говорящего филина, а фавнов и сатиров и вовсе за демонов считают? Они невежественны и оттого глупы… Но ведьминым рыцарем его назвать… Искра прошла очень близко от сухих веток, но все же не воспламенила их, однако обратилась в новую порцию хвороста, что пополнила костер.
– Ясно, - произнес он ледяным тоном и добавил равнодушно: - Посмотрим, хватит ли у них отваги мне это в лицо сказать.
– Ваше Величество… – возразил филин. Эдмунд грозно зыркнул на него.
– Меар! Эта тема закрыта, - процедил он и покинул общий зал, сжимая судорожно кулаки и кусая губы в кровь. Ведьмин рыцарь! Надо же было додуматься… Как так-то, а! Обидно просто до жути, ведь он не выгораживает колдуний, а наоборот, пытается настичь их и покарать, защитить Теребинтию. Вот уж и правда, народ хорошо запоминает ошибки, а благие дела быстро забывает, хотя мальчик и не сделал пока ничего. Только рыщет по лесам, спорит с Освальдом да допросы в деревнях проводит. До правды докопаться пытается, а этим невеждам подавай быстрый результат! Он же не маг, не волшебник, чтобы из рукава его извлечь, хотя именно таковым короля Нарнии и считали. Еще бы, с говорящей птицей водится, нечеловеческими созданиями командует – чем не колдун? Эдмунд горько усмехнулся. Ну хотя бы ведьмаком не назвали, и то хлеб. А то вышло бы смешно: ведьмак охотится на ведьм!