Голем в Голливуде
Шрифт:
– Ты чего? – говорит она.
– Прости. – Он встает. – Прости, – повторяет он, и набрасывается, и валит ее на землю.
Мигом срывает с нее одежду; она кричит и отбивается, они барахтаются в чавкающей грязи. Камешки впиваются Ашам в голую спину. Она молотит его по плечам, ладонью упирается в его подбородок, словно пытаясь отломить ему голову, но получает обжигающую оплеуху и слышит его победительный рев. Он не потерпит отказа, он овладеет ею.
В пронзительно-ясном небе мечутся темные птицы.
В грязи рука ее нащупывает камень, и у Каина во лбу расцветает разверстая рана, кровь заливает ему глаза. Отпрянув, он хватается за лицо; вывернувшись, она пускается наутек.
Голая, грязная, она бежит медленно, словно в кошмаре, ноги вязнут в глинистой пашне. Вот одолела поле, проскочила рощицу, а там другое поле – паровое, слякотное, цепкое – и еще лесок, а за ним выпасы. Каин преследует ее. Она слышит, как под его ногами хлюпает влажная земля. Грудь ее горит огнем, она карабкается по косогору и, выбравшись на гребень, видит восхитительную, нежную белизну отары, темное пятнышко пса и Авеля, высокого и златокудрого.
– На помощь! – кричит она, и тут он ее настигает.
Оба падают и кубарем катятся по склону, измаранными телами собирая листья, сучки и траву. Они инстинктивно жмутся друг к другу, и она близко видит его налитые кровью глаза, его лоб в крови, челка слиплась от грязи и крови.
У подножия холма они, избитые, иссеченные, распадаются, отхаркивая набившуюся в рот землю. Пес с лаем несется по выпасу, длинная тень накрывает Ашам.
– Тебе воздастся за твое зло, – говорит Авель брату.
Каин отирает рот. На ладони остается кровавый след. Каин сплевывает.
– Ты ничего не понимаешь, – говорит он.
– Я понимаю, что вижу. – Авель бросает посох и берет на руки Ашам.
Он делает шагов пять, и на голову его обрушивается посох, от удара разлетаясь в щепки.
Здешнее пастбище истомилось по влаге, и Ашам жестко стукается головой. Пелена перед глазами, шум в ушах, язык – неповоротливый слизняк. Она способна лишь наблюдать за схваткой, скоротечность которой предопределена: Авель крупнее и сильнее. Вскоре под аккомпанемент лая и рычанья овечьего стража Каин на коленях молит о пощаде.
Что матери-то скажешь.
Наглая увертка. Так просто. Ашам бы не поверила. Но Авель поверит, ибо сам простак, и она, замерев, видит, как иссякает его гнев. Авель подает брату руку и помогает подняться с земли.
Глава восьмая
Обход соседей, живших ниже Касл-корта, Джейкоб закончил поздним вечером.
Начав с подножия холма, он двигался вверх. Люди, которые предпочли жить в получасе езды от ближайшего супермаркета, были не расположены к поздним визитам. Кое-кто отозвался, но дверь не открыл, а тот, кто открыл, ничего не знал. По общему мнению, дом над обрывом – как бельмо на глазу и давным-давно необитаем.
Номер 332, после которого дорога превращалась в грязный проселок, прятался за высоким оштукатуренным забором, ощетинившимся штырями от птиц и угрюмыми камерами наблюдения.
Высунувшись из окна машины, Джейкоб долго улещивал владелицу по интеркому. Потом еще минут десять пялился на изъеденные ржавчиной стальные ворота, пока хозяйка дозванивалась в управление и проверяла номер его бляхи.
Наконец затарахтел движок и створка отъехала в нишу. Включив ближний свет, Джейкоб покатил по щебеночной дорожке, меж кочек и кактусов петлявшей к ухоженному асимметричному белому кубоиду – модерну пятидесятых годов, втиснутому в ландшафт.
Женщина за пятьдесят в изумрудном фланелевом халате ждала у парадной двери. Даже в темноте хмурость ее фонила на десять футов. Джейкоб приготовился, что сейчас его отошьют.
Но хозяйка, представившись Клэр Мейсон, всучила ему огромную кружку горького чая и коротким узким коридором провела в гостиную с гладким бетонным полом и внутрь скошенными окнами – точно рубка звездолета, что бороздит тьму в вышине над городскими огнями. На стенах безумствовал абстрактный экспрессионизм. Мебельный дизайн был рассчитан на бездетных худышек.
Не успел Джейкоб открыть рот, хозяйка засыпала его вопросами: ей грозит опасность? Надо бояться чего-то конкретного? Не созвать ли соседский дозор? Она здешняя староста. Потому сюда и переехала, что искала покоя.
– Может, вы что-нибудь знаете о доме выше по дороге? – спросил Джейкоб. – Номер 446.
– А что с ним такое?
– Кто там живет?
– Никто.
– Не знаете, кому он принадлежит?
– А что?
– Какой интересный вкус, – сказал Джейкоб: чай смахивал на заваренное гуано. – Что это?
– Крапивный отвар. Предотвращает инфекции мочевого пузыря. У меня есть ружье. Обычно держу его незаряженным, но, послушав вас, наверное, заряжу.
– Я думаю, в этом нет необходимости.
Наконец Джейкоб сумел унять ее беспокойство и подвести разговор к камерам наблюдения. Через кухню – оникс и цемент – прошли в переоборудованную кладовку: запас консервов, сигнальные щиты, коротковолновый приемник. Мониторы, предлагавшие обзор местности с разных точек. Кресельная подушка с двугорбой вмятиной свидетельствовала о долгой и охотной вахте.
– Весьма впечатляет, – сказал Джейкоб.
– У меня доступ с телефона и планшета, – сказала Мейсон, усаживаясь в кресло.
Жалкая похвальба выдавала парадокс, таящийся во всяком параноике: преследование дарует оправдание соответствующей мании.
– Сколько времени хранится запись?
– Сорок восемь часов.
– Можно взглянуть на вчерашнюю запись около пяти вечера?
На мониторе появилось окно, разбитое на восемь квадратов с почти одинаковыми картинками дороги. Мейсон кликнула по счетчику, ввела время, задала скорость просмотра 8х и тюкнула пробел.