Голливуд
Шрифт:
— Привет, Сара! Привет, Хэнк!
Он сообщил, что Фридман-таки прислал нам новые чеки, причем мой был выписан прямо на меня. Попался карась на нашу удочку.
— Надо идти, — сказал Джон. — Сейчас будем снимать. А ты посмотри и скажи, как тебе понравится. Дали команду «мотор!», Франсин побежала через заросли кукурузы.
— Хочу кукурузы! — кричала она.
Я вспомнил, как на этом самом месте бежала Джейн, а я тащил тяжелый мешок с бутылками. Но она кричала «хочу кукурузы!» так, будто речь шла обо всем, что она потеряла, обо всем, что прошло мимо нее. Эта кукуруза была для нее воздаянием
А в голосе Франсин, кричавшей «хочу кукурузы!», звучала обида, в нем была жалоба, но не чувствовалось отчаяния пьяной женщины. У нее хорошо получалось, просто здорово, но это было не то.
И когда Франсин принялась обдирать початки, это опять было не то, да и не могло быть. Франсин — актриса. А Джейн была напившейся до безумия женщиной. До полного безумия. Но глупо ждать от лицедейства живой боли. Будет с него и качественной имитации.
Итак, Франсин рвала початки, лихорадочно засовывая их в сумку, а Джек увещевал ее: «Ты перебрала, мать… они же не поспели».
Потом появилась патрульная машина, ослепила их яркими фарами, Франсин с Джеком кинулись к дому, прямо как тогда мы с Джейн, и у дверей лифта их остановил крик в мегафон: «Стой, стрелять буду!»
Но стрелять никто не стал, вместо этого полицейские спокойно остались сидеть в машине. Съемка кончилась.
Мы не сразу нашли Джона Пинчота.
— Джон, старина, полицейским полагалось их зажопить!
— Знаю. У них дверцу заело. Не смогли выйти.
— Что?
— Конечно, в это трудно поверить, но хочешь не хочешь, придется починить дверцу, а потом снять все сначала.
— Жаль, — сказала Сара.
Обычно, когда что-то не ладилось, Джон только посмеивался. На этот раз он выглядел подавленным.
— Встретимся после пересъемки.
Мы пошли погулять. Мне ужасно не нравилось, что Джон впал в уныние. Он оптимист от природы. Многие его даже недолюбливали за излишнюю веселость. Но она, как правило, была неподдельной. Все мы время от времени изображаем непотопляемость. И я этим грешил. Но Джон и правда не терялся перед лицом неприятностей. И грустно было видеть, что он дрогнул.
Франсин, Джек и другие актеры разошлись по своим вагончикам. Терпеть не могу паузы на съемках. Кино обходится так дорого потому, что практически все время уходит на ожидание. Ждут, пока будет готово то и сё, пока наладят свет и пристроят камеру, пока парикмахер сбегает пописать, а консультант закончит свои разглагольствования. А тем временем все маются безделием. Но при этом исправно получают зарплату, и платить надо за каждый плевок, и каждый зорко следит за тем, чтобы ему вдруг не поручили чужую работу, а потом оказывается, что актеры не в настроении, хотя это их всегдашнее состояние, ну и так далее. Словом, одна пустая трата времени. А уж при нашем жалком бюджете это была совсем непозволительная роскошь. Мне хотелось гаркнуть, чтоб у них у всех в ушах зазвенело: «Кончайте баловство! Тут всех дел на десять минут, а вы валандаетесь чертову уйму времени!»
Но мне не хватило на это духу. Я ведь всего-навсего сценарист. Самая низкооплачиваемая единица.
Но благодаря случаю во мне взыграло самолюбие. Явились телевизионщики из Италии и еще
— Он нам первым обещал, — предупредила итальянка.
— Так вы же все сливки снимете! — возразила немка.
— Постараемся, — согласилась итальянка.
Я уселся перед итальянцами. Камера заработала.
— Как вы относитесь к кино?
— Вообще?
— Да.
— Стараюсь держаться от него подальше.
— Чем вы занимаетесь кроме писательской деятельности?
— Лошадьми. Играю на тотализаторе.
— Это помогает вам в писательстве?
— Да. Помогает о нем забыть.
— В этом фильме ваш герой пьет?
— Да.
— Это что, вызов?
— Нет, как и все прочее.
— Что значит для вас этот фильм?
— Ничего.
— Ничего?
— Ничего. Может быть, поможет забыть о смерти.
— Может быть?
— Да, то есть не наверняка.
— А о чем вы думаете, когда удается забыть о смерти?
— О том же, что и вы.
— В чем ваша жизненная философия?
— Как можно меньше думать.
— А еще?
— Если этого мало, постарайтесь быть добрыми.
— Как хорошо!
— Доброе и хорошее — не одно и то же.
— Отлично, мистер Чинаски. А что бы вы хотели сказать итальянским зрителям?
— Не кричите так громко. И читайте Селина.
На том и кончили.
Немецкое интервью получилось еще менее интересным.
Дамочка все допытывалась у меня, сколько именно я пью.
— Он теперь пьет гораздо меньше, чем раньше, — сказала ей Сара.
— Но теперь мне обязательно надо хлебнуть, иначе я не в состоянии продолжать беседу. Выпивка появилась немедленно. В большом бумажном стакане. Я осушил его залпом. Это пришлось очень кстати. И я вдруг подумал, что интервьюировать писателя глупо. Все самое значительное он излагает на бумаге. А остается у него за душой только ерунда какая-нибудь. Немка оказалась права. Итальянка выжала из меня все до капельки. Итак, я превратился в избалованную вниманием «звезду». И очень огорчался по поводу эпизода с кукурузой. Мне бы сейчас поговорить с Джоном, втолковать ему, что Франсин надо напоить, свести с ума, опустить в ад, чтобы она хватала эти початки так, будто за спиной у нее притаилась смерть, а из окон ее дома смотрят чьи-то призрачные лица, безразлично взирая на печальную тщету бытия всех нас — богатых, бедных, прекрасных, уродливых, талантливых и самых никчемных.
— Вы не любите кино? — спросила немка.
— Нет.
Съемка кончилась. Вопросы тоже.
А эпизод с кукурузой пересняли. Может, не совсем так, как надо бы, но почти.
В десять утра зазвонил телефон. Это был Джон Пинчот.
— Фильм зарубили.
— Слушай, Джон, я уже не верю в эти сказки. Это все бухгалтерские уловки.
— Нет, его правда остановили.
— Да как можно? Они уже столько деньжищ вбухали, это же все прахом пойдет!
— Хэнк, «Файерпауэр» разорилась. Они не только нашу картину, они все свои фильмы заморозили. Я был у них утром в конторе. Там никого, кроме охраны. Никого во всем огромном здании! Я ходил по этажам и кричал: «Ау! Есть тут кто-нибудь?» И никто не откликнулся. Как в пустыне.
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
