Голливудский участок
Шрифт:
После того как она села в машину и уехала, Нейт наконец заговорил.
— Копам нельзя жениться на еврейках, сержант, — сказал он. — Поверь мне, она террористка. Высший уровень террористической угрозы с того момента, как зазвенит будильник: одно неверное движение, и ты труп.
— У нее хорошие разыскные инстинкты, — сказал Пророк. — Мы могли бы использовать их в нашей работе.
Теперь его жена была замужем за педиатром, Нейту Вайсу больше не приходилось платить алименты, и он спокойно работал в вечернюю смену, при любой возможности подрабатывая на телевидении и надеясь, что ему повезет и
Нейт Голливуд надеялся, что 2006 год принесет ему желанную удачу, но близилось лето, и он начал в этом сомневаться. Его надежды умерли вместе с энергичным до боли рукопожатием, которым наградил его новый напарник, двадцатидвухлетний Уэсли Драбб, младший сын совладельца фирмы «Лоуфорд и Драбб», занимавшейся недвижимостью и застройкой и имевшей обширные земельные участки в западном Голливуде и Сенчери-Сити. Нейта поставили работать вместе с бывшим членом студенческого братства, который бросил учебу в Университете южной Калифорнии, чтобы «найти себя», и, поддавшись мимолетному настроению, поступил на работу в полицию — к большому огорчению родителей. Уэсли только что прошел полуторагодовую стажировку и прибыл в Голливуд из отдела Вест-Вэлли.
Нейт подумал, что нужно наилучшим образом воспользоваться этой возможностью. Нечасто попадаются богатые напарники. Возможно, ему удастся с ним подружиться и стать его наставником, уговорить его убедить его отца профинансировать фильм, который Нейт пытался протолкнуть вместе с другим неудавшимся актером, Харли Уилксом.
Копы часто называли свои патрульные машины «катерами» из-за опознавательных номеров на передних дверцах и крыше. Опознавательные номера наносились, чтобы каждый автомобиль можно было легко определить с полицейского вертолета, который именовали не иначе как «авиация». Они только-только погрузились в свой «катер» и начали патрулировать улицы, что всегда нравилось Нейту независимо от смены, когда нетерпеливый новобранец, ехавший на пассажирском сиденье, повернул голову направо и сказал:
— Похоже на пятьдесят один-пятьдесят, — имея в виду раздел Акта о социальном обеспечении, относящийся к душевнобольным.
Тот парень действительно был самым настоящим сумасшедшим — одним из бездомных, слонявшихся по Голливудскому бульвару. Он относился к тому типу бродяг, которые заходили в сувенирные лавки и видеосалоны для взрослых, приставали к продавцам уличных киосков, отказываясь уходить, пока им не давали немного мелочи, не выкидывали на улицу или не вызывали полицию.
В полиции его звали Неприкасаемый Эл, потому что он свободно шатался по улицам, постоянно получая предупреждения от копов, но никогда не попадая за решетку. Эл умел избегать арестов в сто раз лучше, чем Тедди Тромбон. Этим вечером он находился в отвратительном настроении, кричал на туристов, не давая им пройти по Аллее Славы.
— Это Эл, — сказал Нейт. — Он неприкасаемый. Просто скажи, чтобы он убрался с улицы. Он уйдет, если настроен не слишком агрессивно.
Нейт Голливуд остановил черно-белый патрульный автомобиль за углом на Лас-Пальмас-авеню, и Уэсли Драбб, желая продемонстрировать старшему напарнику свою смелость и решительность, вышел из машины, преградил путь Элу и сказал:
—
Неприкасаемый Эл, который был пьян, а потому действительно настроен очень воинственно, ответил:
— Пошел ты на хрен, молокосос.
Ошарашенный Драбб оглянулся на Нейта, который стоял, опершись локтями на крышу машины, и качал головой, зная, что произойдет дальше.
— У него сегодня неудачный день, — сказал Нейт. — Он даже не причесал волосы в носу.
— Мы не обязаны это терпеть, — сказал Уэсли Нейту. Потом повернулся к Элу и пригрозил: — Мы этого не потерпим.
Но им пришлось стерпеть. Эл всегда добивался своего. Как только Уэсли Драбб натянул резиновые перчатки и шагнул вперед, положив руку на костлявое плечо сумасшедшего, старый козел зажмурился, состроил гримасу, закряхтел, присел и дал залп.
Звук был таким громким и отвратительным, что Драбб отпрыгнул на метр, едва не задохнувшись от едкого зловония.
— Он гадит! — не веря своим глазам, закричал Уэсли. — Он гадит в штаны!
— Не знаю, как ему удается испражняться вот так, по заказу, — сказал Нейт. — У него редкий дар. Своего рода абсолютное оружие против сил правопорядка и правосудия.
— Вот здорово! — воскликнул молодой коп. — Он гадит! Класс!
— Хватит, Уэсли, — сказал Нейт Голливуд. — Поехали по своим делам и оставим Эла заканчивать свои.
— Хренов молокосос, — сказал Неприкасаемый Эл, когда полицейская машина быстро отъехала от обочины.
Пока Неприкасаемый Эл заканчивал свои дела, на Нормандия-авеню происходило необычное ограбление ювелирного магазина, принадлежавшего тайскому предпринимателю, который владел также двумя ресторанами. Маленькая ювелирная лавочка, торговавшая преимущественно часами, на этой неделе готовилась предложить коллекцию бриллиантов, которую двадцатидевятилетний племянник хозяина, Сомчай Танампай, или просто Сэмми, планировал вечером забирать домой.
Грабители, армянин Козмо Бедросян и его подружка, русская массажистка и по совместительству проститутка по имени Айлия Роскова, перед самым закрытием вошли в магазин, натянув на головы нейлоновые чулки. Теперь Сэмми Танампай сидел на полу задней комнаты с руками, заведенными за спину и обмотанными скотчем, и тихо плакал, потому что знал, что грабители убьют его в любом случае.
Сэмми перевел взгляд на лежащую на столе картонку для завтрака, которую его сын обклеил картинками. Бриллианты в демонстрационных коробках Сэмми положил в бархатные мешочки, которые запихал в картонку для завтрака вместе с недоеденной порцией риса, яиц и крабового мяса.
Вначале Сэмми Танампай подумал, что грабители пришли за часами, но они их не тронули. Козмо Бедросян, мужчина с очень густыми, сросшимися на переносице бровями, поднял маску, чтобы закурить сигарету. Сэмми увидел редкие мелкие зубы, золотую коронку на резце и бледные десны.
Козмо приблизился к Сэмми, схватил за волосы на затылке и спросил на английском с очень сильным акцентом:
— Где ты прячешь бриллианты?
Сэмми был так ошеломлен, что не отвечал, пока крупная блондинка с надутыми губами, казавшимися слишком яркими даже через нейлоновую маску, подошла, нагнулась и сказала с менее сильным акцентом: