Голод. Дилогия
Шрифт:
Баль присел рядом с сайдкой, присмотрелся к едва заметному пятну на земле.
– По всему выходит, что Айры этой! – кивнул Марик. – Да мало крови-то, или чуть-чуть ее зацепили: она же и сражалась еще потом. Или ребенка…
– Нет, – качнула головой Кессаа и медленно растопырила над пятном ладонь. – Ее это кровь. Если бы эти молодцы ребенка зацепили, уверяю тебя, парень, так бы легко они не умерли. Ее это кровь, точно ее. Неужели из-за нее мертвецы задержались?
Кессаа резко сжала кулак, и пятно вспыхнуло жарким пламенем.
– Ну и что? – не понял Марик, когда на земле осталось только выгоревшее пятно. – Мертвецы-то и теперь не уходят никуда!
– Куда надо, они уже дошли, – выпрямилась Кессаа. – Похоже, что Айра короткий путь для них нашла. Насьта, поспеши-ка, возьми вот это да спрячь в лодке, чтобы Смакл не нашел, – посмотрим, не на клейма ли, что Ора из Суррары принесла, риссы охотятся?
Мелькнул в руках Кессаа короткий жезл с багровыми метками на концах, а тут и камень по склону зашуршал. Сбросил Смакл с широких плеч корзину с криницами, да так и замер.
– Сето, мать моя! – прохрипел репт. – Это ж Дога с ватагой! Вег с ним раньше ходил! Неужели разбойники на Ласке осели? Кто ж его так…
– Нет, мой дорогой, – мотнула головой Кессаа. – Вопрос-то другой совсем: кого Дога с ватагой пытался обидеть. Или не видишь, что ни оружие у них не взято, ни один кошелек с пояса не срезан? Молчишь?
Ничего не сказал Смакл – видно, и в самом деле не пользовался доброй славой репт Дога. А уж Вег, когда трупы увидел, так не только лицом посерел, но и затрясся весь. Тут уж не до привала всем стало. Кессаа с Насьтой отошли в сторону, чтобы не мешать испуганным рептам, а Марик вместе с побледневшими гребцами принялся таскать руду. Правда, сначала Смакл вместе с Вегом собрали оружие и срезали с поясов убитых кошельки, помечая рептскими рунами, какой из них кому из родственников передать. Потом в дело пошли кирки. Земля у осыпи оказалась сырой, и яма быстро наполнилась водой, но выбора не было. Тела присыпали влажной почвой и завалили камнями. Вскоре общими усилиями, перебрасывая с кормы к носу короткие чурбачки с вырубленным посредине пазом, перетащили и ладью. Когда она оказалась вновь нагружена, Аилле уже клонился к горизонту. Живот прихватывало от голода, но никто и не заикнулся о еде. Только когда хлопнул парус и задергалась на буксире ладья Доги, по рукам пошли куски сушеных лепешек. Настроение оказалось испорченным. Вот только Кессаа все так же сидела у борта, теребя пальцами холодные струи Ласки. Ничего она больше не сказала Смаклу относительно судьбы убитых рептов, но кормчий словно и не хотел ничего знать. Он отправил на вторую ладью к рулевому веслу репта, которого уже постоянно заменял Марик, и теперь и сам сидел на корме с таким видом, словно не к родному дому вел натруженную команду, а к пепелищу. Марик же, вздымая в лад с другими гребцами весло, смотрел на Насьту, который вновь тосковал в платье, и жалел только об одном: что морок для него рассеялся и вместо милого лица приходится лицезреть насупленную физиономию ремини.
Уже ночью Смакл по лишь ему известным приметам отыскал отмель и бросил в торчащий над водой тростник якорь. Тут только Марик почувствовал, что многое переменилось вокруг. Все то же звездное небо пестрело над головой, точно так же сияла бледным светом Селенга, но ветер казался липким и удушливым. Темные стены тростника, что обрамляли берегами серые ночные воды Ласки, мнились пределами запретного царства. Полчища лягушек и непонятно каких тварей оглашали дали кваканьем, воем и стрекотаньем. Иногда то тут, то там слышался плеск, и тяжелые волны, достигая ладьи, ощутимо шевелили ее. Однажды Марику даже показалось, будто кто-то скребется в днище прямо под его ногами, он дернулся, но тут же услышал шепот Кессаа:
– Не бойся. Купаться в Ласке ниже порогов не следует, но в лодке нам ничто не грозит.
Слова Кессаа заставили баль покраснеть, он невольно нахмурился, но взгляд сайдки, блеснувший отраженным светом Селенги, не был насмешливым. Он показался Марику усталым и печальным – может быть, именно это подействовало на него, а может, собственная усталость взяла свое, но открыл глаза он только утром.
Еще полторы недели ладья ползла в царстве камыша, тростника, огромного количества птиц и страшной, кажущейся черной водной толщи. Ласка разбежалась на множество рукавов, порой Смакл вовсе не мог найти островка для стоянки, и грести приходилось и ночью, тем более что ветер теперь дул редко – словно страшился забредать в душные тростниковые коридоры. К счастью, жужжащая над головой мошкара не докучала даже ночью, хотя нужной травы под рукой не было, но, судя по тому, как косился на Кессаа Смакл, прошлые рептские походы не отличались миролюбием кровососущих.
Марик уже привычно налегал на весло, радуясь его тяжести, как радуется сильное тело возможности показать силу, но тосковал по собственному оружию, так и не освоенному в полной мере. Порцию рептских насмешек получили уже и древко его глевии, обозванное и посохом, и кочергой, и погонялом для сайдских быков. И короткий и широкий меч, который, по словам Смакла, годился, чтобы переворачивать лепешки на противне в радучской печи. Но больше всех доставалось Насьте. Правда, дело было не в насмешках. Мало того что ему приходилось и по малой нужде свешиваться над бортом, как женщине, так ведь и Вег уже на второй день после порогов, чувствуя, что Ройта близится, принялся обхаживать мнимую дучку. Обещаний и уверений, которые обрушились на бедного ремини, хватило бы, чтобы десяток, а то и два десятка не самых бедных балек бросили родные деревни и отправились вслед за долговязым рептом к новому счастью, а уж сладостные Веговы улыбки – при отсутствии брезгливости – можно было запросто употреблять вместо меда с цветочным вином. Зато кислые гримасы Насьты прекрасно сгодились бы для сквашивания молока в корептских сыроварнях.
О многом передумал за последние дни Марик, вспоминая и собственное детство, и отца, и старого Лируда, который был учителем самого Эмучи, но надо же – закончил жизнь всеми забытым стариком в затерянной в чужих лесах бальской деревеньке. Однако больше всего его занимала хозяйка каменного дома, которая с легкостью разобралась с семью рептами, имея к тому же, по словам Кессаа, ребенка при себе. То, что она сумела освободить обе руки, не слишком удивляло баль: в деревне всякая женщина со сноровкой подвязывала младенца или к спине, или к груди, в зависимости от нужды или заботы, но если она сражалась вместе с ребенком, значит, имела такой запас уверенности в собственной неуязвимости, что… А он сам-то? Хоть раз был уверен в какой-либо из схваток? Или всегда бросался вперед, надеясь на удачу? И что он будет делать рядом со стройной красоткой с легендарным мечом и хмурым ремини? Кого он сможет защитить, если и вправду не убил пока еще ни одного врага? Да и знаком ли он хоть с одним из них?
– Красная скала впереди! – стянул с головы шапку перед очередным закатом Смакл.
Вновь соединившаяся в одно русло Ласка и вправду выкатывала на простор. Горизонт исчез, обратившись полосой низких облаков, над ними в ясном небе вдруг проступили бледные контуры Молочных пиков, а берега приподнялись и закудрявились кронами болотных деревьев.
– Бросай якорь, Смакл, – громким шепотом ответила Кессаа. – С этого мгновения ни крика, ни храпа. Утром будем выходить в Мангу! Утром!
Глава 2
Знакомства
Утро наползло мглистым туманом, который поднимался над серой водой, как пар над котлом деревенского шамана. И сорванные течением кувшинки, торопясь к морю, тоже напоминали лепестки цветов, которые шаман бросал в котел перед весенним равноденствием. Вот только о колдовстве в ладье никто и не заикался. На рассвете Кессаа вновь долго теребила пальцами зеленую воду, понуждая Насьту то и дело поглаживать упрятанный в чехол лук, но никто не вынырнул из глубины, никто не откусил и не поранил тонких пальцев. Да и репты молчали: ни единого смешка не раздалось на скамьях в ответ на метания мнимой дучки. По приказу Смакла в ладье стояла полная тишина. Наконец Кессаа подняла руку, и репты беззвучно опустили весла в воду. Со спущенным парусом, стараясь не издавать ни единого всплеска, тяжело нагруженная ладья пошла поперек застеленного туманом устья Ласки к низкому левому берегу. Красная скала, которую Марик так и не успел толком разглядеть, заостренным темным силуэтом стала растворяться за спиной. Ладья Доги с поднятым парусом, которая нервно подрагивала на стремнине, удерживаемая якорем на тонкой бечеве, почти растаяла в тумане, когда Смакл не выдержал и прошипел:
– Ну и что? Ты по-прежнему утверждаешь, что сейчас разбежится с верховьев Ласки ветер, сорвет лодку Доги с якоря и вынесет ее за скалу на стрежень Манги?
– Именно так, – прошептала Кессаа, прислушиваясь к крикам болотных птиц.
– И рисский сторожевик помчится за ней в погоню? – уточнил Смакл.
– Помчится, – кивнула Кессаа, – если, конечно, ладья риссов, как ты сказал, стоит на якоре за Красной скалой. На стремнине лодку потащит вправо, да и ветер должен будет сыграть к северу. А уж нам останется только налегать на весла и попытаться не упустить тумана!